Великое расширение

Хэн Рэйчел

Па развернул лодку. А Боонь и Хиа вскарабкались на корму, провожая глазами остров. Хотя двигались они на самых больших оборотах, неясная темная громада, похоже, не уменьшалась, а, напротив, росла. Точно пустилась за ними в погоню. Желая убедиться, что Хиа видит то же самое, А Боонь повернулся к брату.

Однако Хиа не смотрел на остров. Под руководством отца он спускал за борт сети.

– Давай-ка, Лещ, помогай. – Хиа протянул А Бооню угол сети и показал, где на борту полагается его закрепить.

А Боонь тоже забыл об острове.

Задания были незамысловатыми: тут веревка, там – два узла, следить, чтобы сеть не зацепилась за руль. Это он усвоил мгновенно, и впервые жизнь рыбака не внушала ему прежнего ужаса – знай себе приглядывай за сетью, а ветер в это время треплет тебя по щекам. Больше А Боонь не отвлекался.

Лишь когда Хиа спросил Па, кому тот собирается рассказать об увиденном, А Боонь оглянулся назад. Остров уменьшился, его было видно, только если точно знать, куда смотреть. Прищурившись, мальчик вглядывался в холмик в отдалении, наблюдая, как тот все сжимается и сжимается, пока наконец совсем не исчез. Остался один горизонт.

Глава

2

Когда они вернулись, на берегу уже ждал Дядя. Он стоял на мелководье, на песке за ним виднелись тачки. Майка на Дяде посерела, а короткие штаны из грубой холстины он подтянул повыше.

Дядя приходился братом Ма, а не Па, однако эти двое мужчин почему-то и впрямь походили на братьев. Оба низкорослые и худые, но жилистые, словно потрепанные ветром деревья с тонкими и гибкими ветвями. У обоих были любопытные, напоминающие клювы носы с широкими ноздрями, растрескавшиеся, всегда неодобрительно поджатые губы и одинаково задубевшая, покрытая пятнами кожа.

Различались они дыханием: Па дышал ровно и уверенно, а Дядя медленно, со свистом – давала о себе знать затяжная болезнь, от которой он с трудом оправился шесть месяцев назад. А Боонь поежился, вспомнив о кисловатом металлическим запахе и о ночах, когда ужасный кашель Дяди не давал никому уснуть. При особенно мучительных приступах у того изо рта вылетали капельки крови, и когда на следующее утро Ма замачивала в тазах его простыни, вода окрашивалась в розовый цвет.

Па остановил лодку там, где взрослым было по колено, то есть по грудь А Бооню. Хиа выпрыгнул из лодки и плеснул в лицо брату морской водой.

– Пошли, ты чего, вечно тут сидеть решил?

– Отвяжись от него, – строго сказал отец.

Когда Па занялся сетями, Хиа состроил брату рожу, но промолчал, заплыл за лодку и присоединился к отцу.

– Пошли, Боонь.

Это произнес Дядя. А Боонь обхватил Дядю за шею, стараясь не дотрагиваться до бугристых наростов на Дядиной спине. Они появились по время болезни – крупные, уродливые – и вызывали у А Бооня гадливость. И тем не менее проще всего А Бооню было именно со спокойным, терпеливым Дядей. Одной рукой подхватив А Бооня под тощую задницу, он поднял его и донес до берега.

– Спасибо, – поблагодарил А Боонь, спрыгивая на мокрый песок.

Мальчик

хоть и испытывал благодарность, но все же был слегка раздосадован. Если бы Дядя помедлил еще с минуту, то А Боонь наверняка набрался бы храбрости и спрыгнул за борт в воду. Как тут изменишься, когда никто в тебя не верит?

Па осмотрел сети, потом повернулся к Хиа и что-то спросил. Что именно, А Боонь не расслышал. Хиа покачал головой и замахал руками. А Боонь наблюдал за ними с берега, ему хотелось, чтобы Па и с ним разговаривал так же, как с Хиа. Чтобы распекал его, одергивал и отдавал приказания. Проходя мимо, Па трепал А Бооня по волосам, но выходило так, будто он гладил домашнее животное, от которого особо многого не ждешь.

Дядя и Хиа вернулись. Каждый тянул за собой сеть с рыбой. Их лиц было не разглядеть, однако спины ссутулились от напряжения. А Боонь подкатил к берегу тачки и увидел, что в сетях полным-полно рыбы. Рыбины были крупные и мелкие, некоторые с серебряным отливом, другие поблескивали розовым. Было среди них множество круглых и плоских, за таких на рынке хорошо платят. Тут же подергивали длинными усами толстые, лоснящиеся креветки. Глаза А Бооня изумленно распахнулись.

– Откуда столько? – спросил он Хиа. Обычно Па и Хиа привозили хорошо если половину сегодняшнего улова.

– Сам не знаю, – покачал головой Хиа. От удивления он даже не ехидничал. Потом показал на каменного окуня, на морского леща и на зубатку длиной с его руку от кисти до локтя: – Может, оставим одну на вечер сготовить!

Рот А Бооня наполнился слюной – под липкой кожей зубатки, когда расковыряешь ее палочкой, прячется белое мясо, плотное и маслянистое. Обычно себе они оставляли лишь рыбью мелюзгу, худосочную рыбешку, набитую костями-булавочками, съедобную, только когда ее пожаришь до хруста.

– Да ну! Ты чего, Хиа? А у Па ты спросил? – не поверил А Боонь.

– Еще нет, но ты глянь, сколько рыбы-то. Ничего ведь, если одну большую оставим, отпраздновать!

А Боонь радостно закивал. Когда Хиа относился к нему по-доброму, А Боонь преисполнялся обожанием. Он смотрел на круглое загорелое лицо Хиа, на блестящие черные глаза и падающие на лоб волосы, длинные и красивые. Спору нет, его брат – самый сильный, замечательный и симпатичный из всех деревенских мальчишек. Неудивительно, что Па к нему привязан больше всего, так оно и должно быть.

Па подозвал мальчиков, велел им сбегать к его лучшим друзьям-рыбакам – Гим Хуату, А Ки и А Туну – и созвать всех в дом Ли по окончании торговли.

– Это потому, что у нас сегодня на ужин большая рыбина? Потому что мы столько наловили? – спросил А Боонь.

Па покачал головой и наклонился, так что лицо его оказалось вровень с лицом сына.

– Боонь, будь умницей, не говори никому про то, как мы сегодня выходили. Ни про остров, ни про рыбу. Ладно?

– Но почему? – удивился мальчик. – Столько рыбы – это же хорошо?