Великое восстановление наук. Новый Органон
Шрифт:
Но это не все. Подобно тому как редкие и необычные творения природы побуждают разум возвыситься до исследования и открытия форм, способных вместить эти творения, то же, и в гораздо большей степени, происходит и с выдающимися и удивительными творениями искусства, ибо способ образования и сотворения подобного рода чудес искусства по большей части очевиден, тогда как в чудесах природы он обычно более затемнен. Однако и здесь должно соблюдать величайшую предосторожность, чтобы эти чудеса не подавили разума, как бы привязывая его к земле.
Ибо есть опасность, что разум будет ошеломлен и связан такого рода творениями искусства, которые кажутся как бы некими вершинами человеческой деятельности, и, как бы завороженный ими, не сможет привыкнуть к другому, но будет думать, будто ничего нельзя достигнуть в этом роде, кроме как не тем же путем, каким достигнуты эти чудеса, только с большим прилежанием
В противовес этому следует считать установленным, что пути и способы осуществления деяний и творений, открытых и известных до сих пор, обыкновенно скудны и что всякое большое могущество зависит и закономерно происходит от источников форм, из которых ни одна пока не открыта. И поэтому (мы уже в другом месте об этом сказали [104] ), если бы кто начал думать о тех осадных орудиях, которые были у древних, то хотя бы он это делал упорно и истратил на это весь свой век, он никогда бы все же не напал на изобретение огнестрельных орудий, действующих посредством пороха. Так же и тот, кто устремил бы свое наблюдение и размышление на производство шерсти и растительного шелка, никогда не открыл бы природы шелковичного червя или шелковой нити.
104
См. афор. CIX, кн. I.
Поэтому все открытия, которые могут считаться более значительными, появились на свет (если внимательно вглядеться) никак не посредством мелочной разработки и расширения искусства, а всецело благодаря случаю. Но нельзя воспроизвести или предвосхитить случай (который имеет обыкновение случаться лишь с течением долгих веков) иначе как через открытие форм.
Нет надобности приводить частные образцы примеров этого рода ввиду их изобилия. Надо проследить и глубоко проникнуть во все механические, а также изящные искусства (поскольку они относятся к практике) и из них почерпнуть собрание или частную историю великих, мастерских и наиболее совершенных творений в каждом из искусств вместе со способами их осуществления или произведения. Но мы не ограничиваем прилежания, которое должно быть приложено к собранию этого рода, только тем, что почитается мастерским и недосягаемым в каком-либо искусстве и возбуждает изумление. Ибо изумление есть порождение редкостности: если что-либо редкостное и обычно по своей природе, оно все же вызывает изумление.
Напротив того, то, что по справедливости должно вызывать изумление различием самого его вида по сравнению с другими видами, лишь едва замечается, если оно привычно. А уникальное в искусстве надобно замечать не меньше, чем уникальное в природе, о чем мы ранее говорили [105] . И подобно тому как мы отнесли к уникальному в природе Солнце, Луну, магнит и тому подобное (вещи обычнейшие и все же, можно сказать, единственные по своей природе), так же должно поступать и в отношении уникальных примеров искусства.
105
См. афор. XXVIII, кн. II.
Так, уникальный пример искусства есть бумага, вещь вполне обычная. Но если разобраться внимательно, то искусственные материалы или сотканы из прямых и поперечных нитей, как шелковая, шерстяная, полотняная ткань и т. п., или составлены из сгущенных соков, как кирпич, или гончарная глина, или стекло, или эмаль, или фарфор и тому подобные материалы, которые блестят, если хорошо соединены; если же не так хорошо, то затвердевают, но не блестят. Однако все то, что делают из сгущенных соков, хрупко, а отнюдь не стойко и гибко. Бумага же, наоборот, стойкое тело, которое можно разрезать и разрывать так, что оно почти соперничает с кожей животного или листом растения и тому подобными творениями природы. Ибо она не ломка, как стекло, не соткана, как ткань, и состоит из волокон, а не из различных нитей – совсем наподобие естественных материалов, так что среди искусственных материалов едва ли найдется что-либо схожее, и бумага – пример вполне уникальный. А среди искусственного надо, конечно, предпочитать или то, что в наибольшей степени восходит к подражанию природе, или, наоборот, то, что ею управляет и преобразует ее.
С другой стороны, среди произведений дара и рук человека не должно пренебрегать забавами и фокусами. Ибо многие из них, хотя и легковесны и несерьезны, все же могут быть поучительны.
Наконец, не следует совершенно отбрасывать и суеверия и магию (в обычном смысле этого
XXXII
Из сказанного нами ранее явствует, что последние пять родов примеров, о которых мы говорили (а именно: примеры соответствия, примеры уникальные, примеры отклоняющиеся, примеры пограничные и примеры могущества), не следует оставлять до тех пор, пока не будет найдена некая определенная их природа (подобно остальным примерам, которые мы перечислили раньше, и многим из тех, которые последуют). Но сразу же в самом начале следует приступить к их собиранию, как к некоторой частной истории, ибо они приводят в порядок то, что воспринял разум, и исправляют неправильный склад самого разума, который совершенно неизбежно будет без этого напитан и заражен и наконец извращен и искажен каждодневными привычными впечатлениями.
Итак, эти примеры должны быть приложены как нечто подготовляющее к исправлению и очищению разума. Ибо все то, что отводит разум от привычного, ровняет и сглаживает его поле для восприятия трезвого и чистого света истинных понятий.
Более того, примеры этого рода пролагают и приготовляют дорогу для практики, о чем мы в свое время будем говорить, когда речь будет идти о выводах к практике [106] .
XXXIII
На одиннадцатое место преимущественных примеров мы поставим примеры сопровождения и вражды, которые мы также называем примерами постоянных предложений. Это примеры, представляющие что-либо телесное или конкретное так, что исследуемая природа постоянно следует за ним, как некий неразлучный спутник, или, наоборот, от чего исследуемая природа постоянно убегает и исключается из сопровождения, как вражеская и неприязненная. А из примеров этого рода образуются достоверные и всеобщие предложения – положительные или отрицательные, в которых субъектом будет такое тело в его конкретности, а предикатом – сама исследуемая природа. Ибо частные предложения вообще непостоянны: в них исследуемая природа оказывается текущей и движущейся в конкретном, т.е. привходящей или приобретаемой и, обратно, уходящей или утрачиваемой. Поэтому частные предложения не имеют какого-либо большого преимущества, разве только в случае перехода, о котором уже сказано раньше [107] . Все же и эти частные предложения, будучи сопоставлены и сравнены со всеобщими, многому помогают, как в свое время будет сказано. Мы, однако, не ищем даже во всеобщих предложениях точного или абсолютного утверждения или отрицания. Ибо для нашей цели достаточно, если они будут допускать некоторые единичные или редкие исключения.
106
Ср. афор. XXI, кн. II. Обещанный раздел написан не был.
107
См. афор. XXIII, кн. II.
Пользование же примерами сопровождения служит для приведения подтверждающего форму к более узким пределам. Ибо подтверждающее форму суживается как в случае примеров переходящих, когда форма вещи с необходимостью должна считаться чем-то таким, что вводится или упраздняется посредством этого действия перехода, так и в случае примеров сопровождения, когда форма вещи с необходимостью должна быть принята чем-либо таким, что входит в данную конкретность тела или, наоборот, избегает ее; так что тот, кто хорошо узнает строение и внутреннюю структуру такого тела, будет не далек от того, чтобы извлечь на свет форму исследуемой природы.
Например, пусть исследуется природа теплоты. Пример сопровождения есть пламя. Действительно, в воде, воздухе, камне, металле и многом другом тепло подвижно и может приходить и уходить; пламя же горячо всегда, так что тепло постоянно следует за конкретным пламенем. Враждебного же теплу примера у нас нет ни одного. Ибо о недрах земли ничто не известно чувству, но среди известных нам тел нет ни одного, которое не было бы способно воспринимать тепло.
Пусть теперь исследуется природа плотности. Враждебный пример есть воздух. Ибо металл может течь и может быть плотным, точно так же и стекло, так же и вода может стать плотной, когда она заморожена; но невозможно, чтобы воздух когда-либо стал плотным или утратил текучесть.