Великое восстановление наук. Новый Органон
Шрифт:
В отношении таких примеров постоянных предложений остаются два указания, полезные для нашей цели. Первое состоит в том, что, если в чем-либо совершенно отсутствует постоянно подтверждающее или отрицающее, тогда и самая вещь обоснованно расценивается как несуществующая, как мы и поступили в отношении тепла, где постоянно отрицающее (поскольку речь идет о тех сущностях, которые доступны нашему знанию) отсутствует в природе вещей. Подобным же образом нет у нас всегда подтверждающего, если исследуется природа вечного и нетленного. Ибо нельзя приписать вечность и нетленность какому-либо из тех тел, что находятся под небесами и над недрами земли. Второе указание состоит в следующем: ко всеобщим предложениям в отношении какой-либо конкретности, как положительным, так и отрицательным, вместе с тем должны присоединяться те конкретности, которые ближе всего подходят к неосуществленному. Так, для тепла – мягчайшие и наименее обжигающие виды пламени, а для нетленного – золото, которое ближе всего к этому подходит. Ибо все это указывает пределы природы между существующим и несуществующим и помогает описанию форм, чтобы оно не распространилось и не начало блуждать за пределами состояний материи.
XXXIV
На
108
Легче винного спирта – эфир, открытый еще в 1544 г., но неизвестный Бэкону.
XXXV
На тринадцатое место среди преимущественных примеров мы поставим примеры союза, или соединения. Это примеры, смешивающие и соединяющие те природы, которые считаются разнородными, отмечаются в качестве таковых и обозначаются посредством принятых разделений.
Так, примеры союза показывают, что действия и результаты, которые считаются свойственными только какой-либо одной из этих разнородностей, принадлежат также и другой. И это обнаруживает, что разнородность, которую рассматривали, не есть подлинная и существенная, а только видоизменение общей природы. Поэтому примеры союза отлично пригодны для возвышения и возведения разума от видов к родам и для устранения масок и призраков вещей, поскольку они встречаются и выступают замаскированными в конкретных субстанциях.
Например, пусть исследуется природа теплоты. Представляется вполне заслуживающим доверия деление, устанавливающее три рода тепла: тепло небесных тел, тепло животных и тепло огня, причем эти три рода (особенно один из них в сравнении с остальными двумя) различны и совершенно разнородны по самой сущности и специфической природе, так как тепло небесных тел и животных рождает и согревает, а тепло огня, наоборот, губит и разрушает. Поэтому примером союза является известный опыт, когда виноградную ветвь заключают в помещение, где поддерживается постоянный огонь; от этого кисти созревают даже на целый месяц раньше, чем под открытым небом. Так что созревание висящего на дереве плода может совершаться посредством огня, хотя это и представляется собственной работой солнца. От этого начала разум, отбросив разнородность в существенном, легко поднимается к исследованию, каковы на самом деле различия между теплом солнца и огня, благодаря которым действия солнца и огня становятся столь несхожими, хотя они сами причастны к одной общей природе.
Этих различий окажется четыре. Первое состоит в том, что тепло солнца по своей степени намного легче и мягче, чем тепло огня, второе – в том, что по качеству оно намного влажнее (тем более что проникает к нам через воздух), третье (и это самое важное) –в том, что оно в высшей степени неравномерно, то прибывая и увеличиваясь, то отступая и уменьшаясь, а это в наибольшей степени способствует рождению тел. Ибо правильно утверждал Аристотель, что главная причина тех рождений и разрушений, которые происходят здесь у нас на поверхности Земли, есть блуждающий путь Солнца по зодиаку. Отсюда и тепло Солнца – отчасти вследствие чередования дня и ночи, отчасти вследствие смены лета и зимы – становится удивительно неравномерным. Однако названный философ не преминул тотчас испортить и извратить то, что он правильно открыл. Ибо он, как судья природы (что у него в обычае), весьма властно приписывает причину рождения приближению солнца, а причину разрушения – его удалению, тогда как то и другое (т.е. приближение и удаление) не соответственно, а как бы безразлично дает причину как для рождения, так и для разрушения, так как неравномерность тепла помогает рождению и разрушению вещей, а равномерность – только их сохранению. Есть и четвертое различие между теплом солнца и огня, и оно имеет важное значение. А именно: солнце производит свои действия через большие промежутки времени, тогда как действия огня (подталкиваемого нетерпением людей) приходят к завершению через короткие промежутки. Ибо если кто-то усердно возьмется за то, чтобы смягчить тепло огня и низвести его до более умеренной и мягкой степени (а это легко сделать многими способами), и затем еще прибавит к нему некоторую влажность, особенно же если он будет подражать теплу солнца в его неравномерности, и, наконец, если он терпеливо выждет время (разумеется, не такое, которое было бы соразмерно действию солнца, но все же более длительное, чем обычно дают люди действию огня), то он легко отрешится от этой разнородности тепла и либо замыслит, либо совершит, либо в ином превзойдет действие солнца посредством тепла огня. Подобный пример союза представляет собой воскрешение малым теплом огня бабочек, окоченевших и как бы замерзших от холода. Отсюда легко заметить, что огонь так же не лишен способности оживлять одушевленное, как и делать зрелым растительное. Так же и знаменитое открытие Фракастория [109] : горячо нагретая сковорода, которую врачи надевают на головы безнадежных апоплектиков, явно распространяет
109
Джироламо Фракасторо (1483–1553), итальянский врач, поэт и философ.
110
Эти примеры, как и разделение тепла на три вида, Бэкон заимствовал у Б. Телезио. См. "De Rerum Natura", VI, 20.
Подобным же образом пусть исследуются природы движения и покоя. Представляется основательным и происходящим из глубин философии разделение, согласно которому тела природы или вращаются, или двигаются прямолинейно, или стоят, т.е. пребывают в покое, ибо есть или движение без предела, или стояние у предела, или стремление к пределу. И вечное вращательное движение, по-видимому, свойственно небесным телам; стояние, или покой, по-видимому, принадлежит самому земному шару; остальные же тела (как их называют, тяжелые и легкие, т.е. помещенные вне места своего естественного расположения) движутся прямолинейно к массам или соединениям подобных же тел: легкие тела – вверх по направлению к окружности неба, а тяжелые – вниз к земле. Все это красиво сказано.
Но примером союза является любая более низкая комета. Ибо, хотя она находится много ниже неба, все же она вращается. И выдумка Аристотеля о связи или о следовании кометы за какой-нибудь звездой уже давно лопнула – не только потому, что лишена правдоподобного основания, но и потому, что опыт явно показывает неправильное движение комет через различные места неба.
Другой пример союза в отношении этого же самого предмета есть движение воздуха, который в тропиках (где большие круги движения), по-видимому, и сам вращается с востока на запад [111] .
111
Возможно, здесь имеются в виду пассаты и антипассаты.
Еще один пример этого рода был бы в приливе и отливе моря, если бы только обнаружилось, что сама вода находится во вращательном движении (хотя бы медленном и слабом) с востока на запад, но при этом дважды в день отбрасывается назад. Если это обстоит так, то очевидно, что вращательное движение не заканчивается в небесных телах, но сообщается воздуху и воде.
Так же и свойство легкого устремляться вверх довольно неустойчиво. Здесь за пример союза может быть взят водяной пузырь. Ибо если воздух находится под водой, то он быстро поднимается к поверхности воды вследствие того движения вытеснения (как зовет его Демокрит), с которым падающая вода толкает воздух и уносит его вверх, а не вследствие напряжения и усилия самого воздуха. Но когда воздух приходит к самой поверхности воды, то он удерживается от дальнейшего подъема легким сопротивлением, оказываемым водой, не сразу допускающей утрату непрерывности. Так что стремление воздуха вверх довольно слабо.
Пусть также исследуется природа тяжести. Общепринято разделение, согласно которому плотные и твердые тела устремляются к центру земли, а разреженные и тонкие – к окружности неба, как бы к свойственным им местам. Но что касается мест, то это совершенно пустое и ребяческое мнение (хотя в школах вещи этого рода имеют вес), будто место имеет какую-то силу. Поэтому философы пустословят, говоря, что если бы Земля была пробуравлена, то тяжелые тела остановились бы у центра Земли. Ведь тогда оказалось бы, что имеет некую силу и действенность род небытия или математической точки, которая или действовала бы на другие тела, или была бы целью устремления других тел; тогда как тело подвержено действию только тела. В действительности же это стремление к восхождению и нисхождению заключается или в строении движущегося тела, или в симпатии, т.е. согласии с другим телом. Так что если будет найдено какое-нибудь плотное и твердое тело, которое, однако, не устремляется к Земле, то разделение этого рода будет опровергнуто. И если принять мнение Гильберта о том, что магнетическая сила Земли в притяжении тяжелых тел не выходит из предела своей способности, действуя всегда на известное расстояние и не далее, и это мнение подтвердится каким-нибудь примером, то таковой и будет примером союза в данном предмете. Но в настоящее время для этого нет какого-либо верного и очевидного примера. Ближе всего сюда подходят смерчи, которые часто наблюдаются при плавании через Атлантический океан в направлении к обеим Индиям. Ибо такая сила и масса воды внезапно обрушивается этими смерчами, что, по-видимому, скопление воды собирается раньше и удерживается в этих местах, а затем скорее сбрасывается какой-либо бурной силой, чем падает от естественного движения тяготения; так что можно предположить, что плотная телесная масса может висеть на большом расстоянии от Земли, как сама Земля, и не свалиться, если не будет сброшена. Однако об этом мы не утверждаем ничего достоверного. В этом и во многом другом легко обнаруживается, сколь беспомощны мы в естественной истории, если иногда мы принуждены давать предположения вместо верных примеров.
Пусть также исследуется природа движения ума. Разделение человеческого ума и умелости животных кажется вполне истинным. Однако есть примеры действий, исходящих от животных, показывающие, что и животные также как бы рассуждают. Так, передают рассказ о вороне, который во время большой засухи, полумертвый от жажды, заметил воду в дупле дерева и, так как ему не удавалось проникнуть в узкое дупло, стал бросать камешки, от которых вода поднялась и достигла такой высоты что он мог ее пить. Впоследствии это перешло даже в поговорку.