Великое зло
Шрифт:
Разогнавшись, маленький стакан для сока заскользил по доске вперед и назад, останавливаясь рядом с буквами на такой краткий миг, что Тео, предложивший вести правой рукой записи, едва успевал.
Т… А… К… Д… А… В… Н… О… Б… Р… О… С… И… Л… И…
У Минервы перехватило горло. Задыхающимся шепотом она повторяла каждое новое слово.
Жас тоже пыталась следить за перемещением стакана, но Минерва была быстрее.
– Да, – эхом откликнулась она, – так давно…
М… Е… Н… Я… И… Н… А… Ш… У… И… Г… Р… У…
В камине треснуло полено, пламя взметнулось
Лицо Минервы являло собой воплощенную экзальтацию. Ева смертельно побледнела.
– Кто ты? – прошептала Минерва.
Т… Ы… З… Н… А… Е… Ш… Ь…
– Да, знаю. Но все-таки назовись. Дедушка всегда требовал, чтоб ты назвался.
П… Р… И… З… Р… А… К… Г… Р… О… Б… Н… И… Ц… Ы…
Стакан двигался по доске слишком быстро. Минерва больше не повторяла вслух. Жас наклонилась через плечо Тео и следила за карандашом в его руке.
Призрак Гробницы.
– Раньше ты называл нам другое имя. Какое? – спросила Минерва.
М… О… Г… И… Л… Ы…
– Зачем дедушка вызывал тебя? Чего хотел?
О… Т… В… Е… Т… Ы… Н… А… В… О… П… Р… О… С… Ы… С… Е… К… Р… Е… Т… Ы…
– Какие секреты? – спросила Минерва.
Стакан замер. Жас показалось, что ветер в комнате и пламя в очаге замерли тоже.
Внезапно стакан буквально подпрыгнул и заметался по доске, будто в судорогах. Тео едва успевал записывать буквы.
Бревно в очаге трещало и рассыпалось. Скрипели оконные рамы. Стакан носился с такой скоростью, что его движение казалось смазанным. Хлопнула дверь. Один край доски, другой… От пола раздался резкий высокий звук, словно дом оплакивал умершего.
– Это ветер, – будто стараясь убедить себя, прошептала Ева. – Просто ветер.
Жас смотрела. Ее пальцы на стекле чувствовали живую дрожь. Осмысленную.
Еще через полминуты стакан достиг левого края доски, соскользнул на стол и прокатился до самого конца столешницы. Ничьи пальцы больше не держали его. Казалось, падение неизбежно.
Но он не упал. Не сразу. Несколько секунд маленький стакан для сока с простым растительным орнаментом по краю парил в воздухе.
От паркета донесся еще один стон. Стакан упал и разбился вдребезги. Десятки осколков разлетелись по сторонам, искрясь в пламени свечей.
И в тот же момент на противоположной стороне комнаты со стены упала фотография в рамке. Грохнулась об пол; на мелкие кусочки разбилось стекло.
Ева вскрикнула и завыла на одной ноте.
Минерва склонилась к сестре, обняла, заговорила мягким увещевающим тоном, пытаясь подбодрить и успокоить. Ева больше не выла, она тоненько плакала. Как ребенок, подумала Жас.
Тео быстро пересек комнату и зажег свет. Поднял фотографию и принялся рассматривать. Брови его нахмурились, глаза были прищурены.
Жас подошла к нему.
Это была очень старая выцветшая черно-белая фотография. Мужчина в строгом костюме стоял на камнях и смотрел вдаль. За его спиной виднелось море. Что-то в снимке царапало взгляд,
Согнутая в лодыжке правая нога была вывернута под неестественным углом. Удерживать равновесие на камнях вообще нелегко, а уж в такой позе…
В самом низу снимка выцветшими чернилами была от руки написана строчка. Четыре слова:
Виктор Гюго в изгнании.
Минерва подхватила сестру – та все еще плакала – и вывела из комнаты. Когда шаги тетушек затихли, Жас спросила у Тео, что он успел записать в конце сеанса.
Не выпуская из рук фотографию, Тео вернулся к столу. Рассматривал свои записи и читал вслух:
Он пугал… вас… чтобы потом утешить… Именно так… я его поймал. Для каждого свой соблазн… Некоторые поддаются… другие нет… Вас… не потеряю.
Глава 23
13 октября 1855 года.
Джерси, Нормандские острова, Великобритания
Я считаю себя мыслящим человеком. Я нахожусь в изгнании из-за своих убеждений: церковь и духовенство – угнетающее людей злое начало. Они используют себе во благо страх, который неграмотная масса испытывает перед неизвестным и непознанным. Я придерживаюсь принципов, что права каждой личности священны и что продажным властям дела нет до своих граждан.
И однако же я вижу призраков и говорю с духами. И я верю, что мне явился сам Люцифер. Я не сомневаюсь, что нам довелось открыть дверь в иной мир, мир духов. Мне удается записывать сказанное ими, просто записывать чернилами на бумаге. Но прежде я слышу.
И сейчас мой разум и чувства терзает жестокая тревога: как поступить?
Я несу ответственность за тех, кто последовал за мною на остров, отказавшись от привычного уюта. Библиотека из тысячи книг; картины, скульптуры, обстановка, деньги – миллионы франков – все это я оставил в Париже в знак протеста против несправедливости. И что же: я принес все это в жертву только лишь для того, чтобы утратить способность рассуждать, мыслить, существовать?
Роман, плод долгих трудов и бессонных ночей, был забыт. Я вставал к конторке, только чтобы записать беседы, которые вел с мертвыми. Меня часто упрекают, что в моих произведениях слишком много совпадений. А я всегда возражаю, всегда спрашиваю своих критиков: почему это изъян? Совпадения случаются на самом деле. А уж в моей жизни их предостаточно.
Но никогда еще не случалось совпадения, столь выводящего из равновесия, как то, что я решился сегодня доверить бумаге.
На прошедшей неделе у нас гостили друзья из Брюсселя. В один из вечеров мы отправились в театр. В Сент-Хелиер давала спектакль заезжая труппа, и все с нетерпением ожидали начала пьесы. Мы вышли из дома с хорошим настроением, предвкушая приятный вечер; но стоило нам выбраться из переулка на ведущую в центр оживленную улицу, как мы поняли, что произошло нечто непредвиденное.