Великое зло

Роуз М. Дж.

Ты можешь вернуть свое собственное дитя! Почему ты отвергаешь этот шанс?

Я не ответил. Он предлагал кощунство, смертный грех. Немыслимое. Или возможное? Обрести счастье – но взамен?.. Цена непомерна. Пусть другой отец оплакивает свою дочь, чтобы вернулась моя?!

Со стыдом признаюсь: когда эта мысль оформилась в моем мозгу, я позволил себе дать волю воображению.

Вот она открывает глаза, зовет: «Папа!» – и обвивает ручки вокруг моей шеи. Моя доченька, моя дорогая Дидин… Меня пронзило наслаждение и боль одновременно.

Ты трус.

Я предлагаю тебе средство от всех мучений.

– Но я не могу… Я не приму его.

Стоя над ребенком и прижимая рану, я внезапно осознал: есть нечто, что я хотел бы прояснить уже с давних пор.

– Почему ты предлагаешь это?

Меня считают воплощенным злом – в твоих силах это изменить. Твои книги могли бы разъяснить людям их неправоту и восстановить мое доброе имя. Описать, что я – свет во мраке тьмы; раскрыть величайшие тайны. Что отличаться – не значит нести зло; что изменение не есть яд. Ты мог бы снять с меня венец злодея. Я – Люцифер, Светозарный. Мое единственное желание – даровать людям то же знание, каким владеет Господь. И в обмен на твой искупительный, очистительный глагол – душа твоей дочери возродилась бы.

Я посмотрел на повязку. Кровь больше не проступала. Я перестал прижимать рану и осторожно поднял девочку на руки.

Она была совсем маленькой, невесомой. Ее косточки были такими же хрупкими, как те, что хрустели у меня под ногами, когда я нес девочку по проходу.

Я всего лишь хочу исполнить твое сокровенное желание!

Жалобный голос Призрака дрожал от горести и печали. Я знал: он обитает в собственном аду. Меня вдруг пронзило чувство вины за то, что я обрекаю его там и оставаться.

Ты даже не испытываешь соблазна?

Разумеется, я испытывал. Но этого признания он не дождется. Дух такой силы обратит против меня даже мою искренность – так или иначе.

– Соблазн? Соблазн позволить этому ребенку умереть, чтобы моя дочь смогла переродиться? Нет.

Я отрицал, а голова моя кружилась от самой мысли, что Дидин – моя кровь, мое любимое дитя, мой свет – вернется ко мне. И исчезнет даже причина для скорби.

Но обрести одну душу, принеся в жертву другую?!

Я, спотыкаясь, брел из пещеры с грузом на руках. Кости хрустели под ногами, и я считал шаги, оставшиеся до выхода из этого странного места, из иррационального мира, который не отпускал меня с самого моего приезда на остров; мира, который привязал меня к себе. К чему я прикоснулся, на что себя обрек? Что за проход отворил? И как теперь запечатать его, дабы спастись от мерзкого, запретного искушения?

Я вспомнил вечер два года назад, когда впервые уселся к столу и принял участие в вызове духов. Вопросы, которые мы тогда задавали. Один за другим мимо нас прошествовали эти создания; они говорили, дразнили, волновали. Когда Призрак Могилы явился нам впервые? Как можно отправить его туда, откуда мы его вызвали? Мы впустили в мир Зло. Только настоящее чудовище способно подбрасывать на моем пути этих несчастных детей – холодно и деловито. И не требовать от меня убийства, нет. Всего лишь готовности не помогать.

Как легко было поддаться этому искушению…

Путь наверх был долгим и трудным. Девочка, поначалу такая легкая, становилась с каждым шагом все тяжелее. Призрак вился рядом и говорил, говорил. Пробуждая в моей памяти счастливые моменты, которые я провел вместе с Дидин.

Помнишь ли ты, как учил ее грамоте? Как она впервые прочитала вслух твои собственные строки? День, когда она сама написала стихотворение и показала его тебе; как глаза ее наполнились слезами от твоей похвалы? Как она слушала твои рассуждения, как спорила, помнишь? Как ты твердил ей, что она твое солнышко, твое чудо, твоя Дидин?

– Замолчи!

Я сильнее прижал к груди чужого ребенка, страшась, что дух отнимет ее теперь и с еще большим рвением примется меня искушать.

Спеша изо всех сил, я поднимался по каменному коридору. Фонарь пришлось оставить в пещере: чтобы держать ребенка, мне требовались обе руки. В темноте тени принимали зловещие очертания. Я воистину шел подземным царством.

Ты любознателен. Ты ведь хочешь испытать, каково это – снова говорить с нею? Быть рядом… Наслаждаться ее обществом… Избыть рану в сердце…

– Невозможно. Ты не более реален, нежели ведьмы в «Макбете». Нежели дух, явившийся Гамлету. Я писатель. Я знаю: ты литературный троп, метафора. Люди занимаются сочинительством, чтобы устрашить, развлечь, преподать урок, научить. Мы пугаем наших читателей: пусть они боятся темноты, а мы спасем их, отведем от края пропасти, в которую толкает их зло, и они восславят нас.

Египтяне, греки, китайцы верили. Ты утверждаешь, что тоже веришь в переселение души из одного тела в другое, что она продолжается в вечности, развиваясь, изменяясь… Напиши об этом! Подумай, как будет распродаваться такая книга! Книга о возвращении души. Сколько золота ты получишь! А славы! Ну, подумай же!

– Я уже знаю, о чем напишу в новом романе. И в следующем. И потом. Я пишу о несправедливости и о свободе. Оставь меня.

Признайся, что с приезда сюда ты не написал ни строчки. Тебя занимают только духи.

Наконец я достиг выхода из пещеры и выбрел на свежий ночной воздух. Шумел океан; на берегу перекликались участники поиска.

Я обернулся к моему невидимому спутнику – рядом никого не было.

Я закричал, позвал Трента, предупредив, что нашел ребенка. И внезапно сокрушительный страх наполнил мои жилы. Страх и беспокойство. Мне доводилось видеть умалишенных. Не эта ли судьба ждет и меня?

Если же нет… Предложенное мне духом – одно это может привести к потере рассудка. Жить, зная, что порождения наших кошмаров реальны? Что демоны и бесы могут преследовать нас, искушать? Неужели Бог – не Царь Небесный, а просто выбор между светом и тьмой, добром и злом? Неужели все в руках человеческих?

Трент бежал ко мне, и с ним еще кто-то. Выражение лица этого мужчины не нуждалось в истолковании. Отец девочки – он в ужасе смотрел на мою ношу.

– Она ранена, – сказал я, – но жива. Кровотечение остановилось.