Великолепная Софи (В поисках любви)

Хейер Джорджетт

– Дорогая тетя Элизабет! Прошу прощения! Я заводила дружбу с детьми! Здравствуйте! Я так рада видеть вас! Спасибо за разрешение пожить у вас!

Леди Омберсли еще не оправилась от изумления, пребывая в плену быстро тающей картины ее воображения застенчивой маленькой племяннице, но при этих словах вялая девица из ее фантазии была без сожаления предана забвению. Леди Омберсли сжала Софи в объятиях, подняв лицо к сияющему лицу племянницы и взволнованно произнесла:

– Дорогая, дорогая Софи! Такая счастливая! Так похожа на своего

отца! Добро пожаловать, дорогая моя девочка, добро пожаловать!

Ее переполняли чувства, и прошло несколько мгновений, прежде чем она смогла представить Софи Сесилии и Селине. Софи пристально взглянула на Сесилию и воскликнула:

– Ты и есть Сесилия? Ты такая красивая! Почему я тебя такой не помню?

Сесилия, чувствуя себя побежденной, рассмеялась. Софи была не из тех, кто говорит комплименты из любезности. Нет, она высказывала то, что приходило ей в голову.

– Ну, тебя такой я тоже не помню! – парировала Сесилия. – Ты была маленькой смуглой кузиной, состоящей только из ног и запутанных волос!

– Да, но я и сейчас – ну, наверное, не запутанные волосы, но одни ноги и ужасно смуглая! Я не стала красавицей! Сэр Горас говорит, что мне надо отказаться от всех претензий на красоту – а емуможно верить!

Сэр Горас был прав. Софи никогда не станет красавицей. Она была чересчур высока; нос и рот – слишком велики; а выразительные серые глаза не могли полностью компенсировать эти недостатки. Но тот, кто ее видел, уже не мог ее забыть, даже если не запоминал форму лица или цвет глаз.

Она снова повернулась к тете:

– Сударыня, прикажите, пожалуйста, вашим людям проводить Джона Поттона туда, где он сможет поставить Саламанку. Только на одну ночь! И нет ли комнаты для него самого? Я буду всем заниматься сама, как только немного огляжусь!

Мистер Хьюберт Ривенхол вызвался проводить Джона Поттона к конюшням. Она улыбнулась и поблагодарила его. Леди Омберсли заверила, что найдется и комната для Джона Поттона, и стойло для Саламанки, не стоит Софи забивать этим голову. Но Софи была другого мнения.

– Нет, нет, мой конь не должен быть на вашем попечении, дорогая тетя! – быстро ответила девушка. – Сэр Горас всегда требовал, чтобы я сама занималась своими делами. Если мне необходима конюшня, то я сама должна все организовать! Но если бы сегодня вы распорядились вместо меня, это было бы так великодушно с вашей стороны!

Она сказала достаточно, чтобы в голове ее тети начали путаться мысли. Что же это за племянница, если она сама устраивает свою конюшню, сама отдает распоряжения и называет отца сэром Горасом? В это время подошел Теодор с испуганной обезьянкой на руках и потребовал от матери, чтобы та приказала Эдди разрешить держать зверька в классной. Леди Омберсли отпрянула от обезьянки и тихо произнесла:

– Любовь моя, мне кажется… дорогой, подумай, что скажет Чарльз?

– Чарльз не такая шляпа, чтобы испугаться обезьяны! – объявил

Теодор. – Ну, мама, пожалуйста, скажи Эдди, что мы можем держать его там!

– В самом деле, Жако ведь никому не причинит вреда! – сказала София. – Я купила его на прошлой неделе. Это кротчайшее создание! Вам не придется выгонять его, мисс… Мисс Эдди? Нет, вероятно, не так!

– Мисс Эддербери, но мы всегда зовем ее Эдди! – объяснила Сесилия.

– Здравствуйте! – сказала Софи, протягивая руку. – Простите меня! Это было очень дерзко, но я не нарочно. Разрешите, пожалуйста, детям приютить бедного Жако!

Мисс Эддербери запуталась в чувствах, раздираемая между нежеланием, чтобы обезьянка тыкалась в нее, и стремлением услужить этой румяной девушке, которая так по-доброму улыбалась ей сверху и искренне жала руку. Леди Омберсли сказала, что надо спросить Чарльза, это предложение немедленно истолковали как разрешение взять Жако наверх, так как никто из детей не мог столь плохо подумать о брате, чтобы поверить, что у того будет хоть малейшее возражение против их нового любимца. Затем Софи провели в голубой салон, где она сразу же сбросила своих соболей на кресло, расстегнула накидку и стянула свою модную шляпку. Тетя, предложив ей присесть рядом на софе, спросила, не устала ли она после долгого путешествия и не хочет ли немного подкрепиться.

– О нет! Благодарю вас, я никогда не устаю, и хотя поездка была немного долгой, я не считаю ее путешествием! —ответила Софи. – Я бы приехала сегодня утром, если бы не пришлось заезжать в Мертон.

– Заезжать в Мертон? – эхом откликнулась леди Омберсли. – Но, милая моя, зачем? У тебя там знакомые?

– Нет, нет, но сэр Горас очень этого хотел!

– Дорогая София, ты всегда называешь папу сэром Горасом? – спросила леди Омберсли.

В серых глазах вновь заплясали огоньки.

– Нет, если я на него сержусь, то называю папой! – ответила Софи. – Он этого терпеть не может! Бедняжка, он должен смириться с тем, что его дочь такая верзила, а кто же это выдержит! – Она заметила, что тетя слегка шокирована, и с обезоруживающей искренностью добавила. – Вам это не по душе. Я так сожалею; но все-таки он замечательный отец, и я очень сильно люблю его! Но одна из его максим гласит: никогда из-за личного пристрастия не стоит закрывать глаза на недостатки другого.

Предположение, что дочь поощряют замечать ошибки отца, так ужаснуло леди Омберсли, что она не могла сказать ни слова. Селина, любившая добираться до сути вещей, спросила, почему сэр Горас очень хотел, чтобы Софи заехала в Мертон.

– Только чтобы перевезти Санчию в ее новый дом, – объяснила Софи. – Вот почему меня сопровождали эти дурацкие верховые. Ничто не может убедить бедную Санчию в том, что на английских дорогах нет бандитов и разбойников.

– Но кто такая эта Санчия? – спросила леди Омберсли в некотором недоумении.