Великолепные Эмберсоны
Шрифт:
– Боже мой!
Несмотря на то, что когда они проносились мимо, ее отец возлежал под машиной, именно он примчался первым. Он бросился на колени рядом с дочерью, но, увидев, что она смеется, расслабился.
– Они в порядке, - крикнул он Изабель, спешащей к ним и обогнавшей брата и Фанни Минафер.
– Сугроб мягкий, как пуховая перина, с ними всё нормально. Не стоит так бледнеть!
– Джорджи!
– задыхаясь, звала она.
– Джорджи!
Джорджи, весь облепленный снегом, уже был на ногах.
– Мам, не суетись! Всё нормально. Эта дурацкая лошадь, черт ее побери...
Вдруг
– Я видела, как вы перевернулись... тащило по снегу... ой...
– Трясущимися руками она принялась стряхивать с него снег.
– Перестань, - сопротивлялся он.
– Перчатки погубишь. Весь снег на тебя летит, а...
– Нет, нет!
– воскликнула она.
– Ты простудишься, тебе нельзя простужаться!
– И продолжила его чистить.
Эмберсон разыскал шапочку Люси, мисс Фанни, как заправская горничная, помогла ей привести себя в порядок, и обе жертвы аварии вскоре приобрели свой обычный вид и костюм. Подбадриваемые шутками двух джентльменов постарше, все, с единственным исключением, решили, что происшествие скорее забавное, и начали хохотать. Но Джордж был мрачней быстро надвигающихся декабрьских сумерек.
– Проклятый жеребец!
– сказал он.
– Я бы не беспокоился о Пенденнисе, Джорджи, - сказал дядя.
– Завтра мы пошлем конюха за остатками саней, а Пенденнис сам прискачет в стойло и сделает это раньше нас, потому что теперь наш путь домой зависит исключительно от сломавшейся тарахтелки Джина Моргана.
Они как раз подходили к машине, и Юджин, уже лежащий под днищем, услышал слова друга.
– Она вытянет, - сказал он, с улыбкой поднимаясь.
– Да?
– Все на борт!
– И предложил руку Изабель. Она, всё еще бледная, пыталась улыбаться, но в глазах - она по-прежнему не могла оторвать их от сына - застыло тревожное беспокойство. Мисс Фанни уже забралась на заднее сиденье; Джордж, усадив Люси Морган рядом с тетей, тоже залез туда. Изабель заметила, что на нем легкие лакированные туфли, на которые налип снег. Когда он поставил ногу на железную подножку машины, Изабель бросилась к нему и начала счищать снег своим невесомым кружевным платочком.
– Тебе нельзя простужаться!
– причитала она.
– Перестань!
– заорал Джордж и зло отдернул ногу.
– Тогда потопай, стряхни снег сам, - просила Изабель.
– Нельзя ехать с мокрыми ногами.
– Они сухие!
– проревел выведенный из себя Джордж.
– Садись же ты, бога ради! Сама в снегу стоишь. Залезай!
Изабель повиновалась, посмотрев на Моргана, чье всегда внимательное лицо стало особенно чутким. Он сел рядом с ней, а Джордж Эмберсон залез с другой стороны.
– Ты всё та же Изабель, которую я знал когда-то!
– прошептал он.
– Божественно нелепая женщина.
– Правда, Юджин?
– не без удовольствия сказала она.
– "Божественно нелепая", разве в этом нет противоречия? Плюс на минус приводят к нулю. Намекаешь, я ничего из себя не представляю?
– Ничего подобного, - ответил он, дергая за рычаг.
– Я намекаю совершенно на другое. Спокойно!
– скомандовал он механизму под ногами, издающему устрашающие звуки, и машина, подпрыгнув, с шумом покатила вперед.
– Гляньте-ка!
– воскликнул Джордж Эмберсон.
–
– Случайность?
– Морган перекрикивал грохот мотора.
– Ну нет! Она дышит, она движется, в ней играет сама жизнь!
– И он запел "Знамя, усыпанное звездами" 20.
К нему охотно присоединился Эмберсон, не прервав песни, даже когда Морган замолк. Сумрачное небо просветлело, открыв взору поднявшуюся полную луну, и музыкальный конгрессмен восславил ее появление, целиком исполнив "Голубой Дунай".
Племянник, сидящий сзади, оставался мрачен. Он подслушал мамин разговор с изобретателем: его удивило, что этот Морган, о котором он до вчерашнего вечера и не слышал, так запросто зовет маму "Изабель", да и маме не пристало называть его "Юджином", и на Джорджа нахлынуло вчерашнее негодование. Тем временем мама продолжала разговаривать с Морганом, и теперь ему не удавалось расслышать, о чем они говорят, - рык машины соревновался в громкости с певучим настроением дяди. Он заметил, что Изабель оживлена; он привык видеть маму веселой, но было странно, что причиной этого веселья выступал человек не из семьи. Джордж сидел и хмурился.
Фанни Минафер беседовала с Люси.
– Ваш папа хотел доказать, что безлошадный экипаж может ехать даже по снегу, - сказала она.
– И ведь правда может!
– Конечно!
– Это так интересно! Он рассказывал нам о том, что собирается изменить. Говорит, что колеса будут из резины, наполненной воздухом. Не понимаю, как это; по-моему, они взорвутся, но Юджин в себе уверен. Хотя он всегда был таким. Когда он говорит, кажется, что время повернулось вспять!
Она задумалась, а Люси обратилась к Джорджу:
– Когда сани перевернулись, ты старался сделать так, чтобы я на тебя упала. Я знаю, ты делал это специально, и это очень мило с твоей стороны.
– Ничего я не старался, - огрызнулся он.
– Никакой опасности не было.
– Всё равно, ты был таким добрым - и очень быстрым. Я... я этого не забуду!
Она говорила настолько искренне и благодарно, что Джордж почти забыл, что злится на ее отца. А он действительно злился, в том числе из-за того, что сидения этой швейной машинки не были рассчитаны на троих, но сейчас, когда его соседка так трогательно благодарила его, ему уже не было тесно - даже больше, он начал мечтать, чтобы ход машины стал еще медленнее. Люси даже не упрекнула его тем, что это он позволил проклятому коню утащить сани в канаву. Джордж торопливо, почти горячо, зашептал ей на ухо:
– Совсем забыл сказать: ты такая красивая! Я понял это, как только увидел тебя вчера. Я зайду за тобой вечером и провожу на прием в отель "Эмберсон". Ты ведь пойдешь?
– Да, но с папой и Шэронами. Увидимся там.
– По-моему, ты придаешь слишком большое значение условностям, - проворчал Джордж с плохо скрытым разочарованием, что она наверняка заметила.
– Ладно, станцуем котильон.
– Боюсь, что нет. Я обещала его мистеру Кинни.
– Как!
– Джордж не верил своим ушам.
– Ну, это обещание выполнять не обязательно, если, конечно, ты сама не хочешь! Девушки всегда легко отказывают, если вдруг передумали. Ты же не хочешь танцевать с ним?