Великосветский прием
Шрифт:
Такой же конверт был доставлен авиапочтой в Лондон на имя премьер-министра Маргарет Тэтчер. В тот день она работала допоздна в своей резиденции на Даунинг-стрит. С головой погрузившись в дела, она забыла задернуть шторы и не сразу заметила, когда в окно застучал назойливый мелкий дождик.
Она подняла голову от бумаг и потерла виски, в которых от напряжения начинала пульсировать боль.
На письменном столе красного дерева лежало раскрытое приглашение, прижатое тяжелым пресс-папье ручной работы, которое несколько лет назад преподнес премьер-министру
Она, конечно, не сможет присутствовать на этом приеме: нельзя упускать из виду положение в Саудовской Аравии. Придется отправить в Чикаго вежливый отказ. Тем не менее, Маргарет Тэтчер в душе порадовалась полученному приглашению.
Прием был задуман для того, чтобы свести вместе нужных людей. Далеко не сразу выбор был остановлен на Александре Кокс. Она обладала большим светским опытом и пользовалась известностью как автор популярных песен, к тому же она не раз устраивала благотворительные балы на полторы тысячи человек – и вполне удачно.
Александра была далеко не единственной из тех, кто мог бы организовать блистательный прием. Но ее отличал от других редкий природный дар: все ее существо излучало душевную теплоту. Это подтверждали все, через кого наводились справки. Она умела – как бы поточнее выразиться? – создавать атмосферу покоя и согласия, которой проникались все окружающие.
Миссис Тэтчер взяла со стола приглашение и повертела его в руках. Бедный Чарлз! Злые языки говорили, что он не живет, а отбывает пожизненный срок в благоустроенной наследственной тюрьме. Но в данном случае от него может быть немалая польза. Американцы сами не свои до монархических титулов, и с этим приходится считаться. Ей вспомнился торжественный обед, устроенный в Голливуде в 1983 году студией «XX век Фокс» по случаю визита в США королевы Елизаветы и принца Филиппа. Американские кинозвезды, которых трудно поразить, поднимались на цыпочки и вытягивали шеи, чтобы не пропустить ни одного движения королевской четы.
Премьер-министр рассчитывала, что и в этот раз удастся добиться такого же эффекта.
В Джорджтауне, близ Вашингтона, другая женщина снова и снова мерила шагами вытертый ковер. Ее светлые волосы неряшливо сбились, во взгляде сквозила ярость. Она сама чувствовала, что от нее веет злобой, и этот душок невозможно скрыть, сколько ни поливай себя духами.
Последний номер «Вашингтон пост» валялся там, куда она его бросила; заметка о предстоящем ужине у Коксов жгла ее как огнем.
Она замедлила шаги у зеркала, которым пользовалась с единственной целью: не дать себе забыть, кто она есть и что с ней произошло. Усилием воли она заставила себя посмотреть на собственное отражение и, как всегда, испытала приступ тошноты.
Омерзительно.
Все лицо исполосовано.
Ее душила ненависть. Она только что прочла в газете, под рубрикой «Стиль», его имя, а ведь этот негодяй изуродовал ее, сломал ей жизнь; она до сих пор кричит во сне.
Он всему виной.
Окружил себя холуями, которые никого к нему не подпускают на пушечный выстрел. Но теперь его час пробил. Самое главное – не сплоховать и проникнуть на этот прием.
Она не оплошает.
Надо
Не отводя глаз от зеркала, она сложила губы в легкую улыбку. Что ж, получается неплохо, даже симпатично, так многие считают. Знакомые говорят, что пластическая операция удалась как нельзя лучше и дефекты вообще не заметны. Только это все вранье.
Ей лучше знать. Она-то видит, что лицо изуродовано безобразными шрамами. Но ему не уйти от расплаты.
I
АЛЕКСАНДРА, 1989
Андре Бертон, швейцар небоскреба «Фитцджеральд тауэр», безраздельно властвовал на пятачке в двадцать квадратных футов, ограниченном с одной стороны поребриком, а с другой – вращающейся входной дверью, поблескивающей нержавеющей сталью. Он трудился на своем посту уже 1650 дней. Мимо него в эту дверь торопливо входили элегантно одетые женщины с пакетами из самых дорогих магазинов; известные и влиятельные люди, направляясь к такси или к собственным лимузинам, не скупились на чаевые.
Верхние пятьдесят пять этажей шестидесятиэтажного небоскреба занимали личные апартаменты-кондоминиумы, которые можно было приобрести в собственность, заплатив по меньшей мере два с половиной миллиона. Каждый кондоминиум выходил окнами на четыре стороны света, открывая взору захватывающий вид на серые громады города, опоясанные серебристой лентой Чикаго-ривер, и синюю гладь озера Мичиган, словно увиденного с борта космического корабля.
К зданию приблизился посыльный, толкая перед собой тележку с объемистой коробкой, украшенной фирменным знаком магазина «Мэгнин». Андре жестом направил его к служебному входу, а сам поспешил к проезжей части, где, тихо урча, затормозил лимузин Коксов.
Андре, не мешкая, открыл заднюю дверцу.
– Здравствуйте, Андре. – Из автомобиля вышла красивая светловолосая женщина. Движения ее были грациозны и вместе с тем уверенны, а лицо лучилось такой приветливостью, что Андре улыбнулся ей от всей души, а не так, как другим, по долгу службы.
– Денек-то какой, миссис Кокс!
– Да, просто чудо, – откликнулась она.
Пышная копна золотистых, высветленных солнцем волос рассыпалась по плечам Александры. Ее широко посаженные глаза цветом напоминали веджвудский фарфор, а высокие скулы и сочные губы сделали бы честь любой фотомодели.
– Как здоровье вашей дочери? – поинтересовалась Александра, когда Андре провожал ее до дверей.
– Все обошлось. Через пару недель обещают снять с ноги гипс.
– Ну и хорошо. Она получила мою кассету?
– А как же! Вот радости-то было! Слушает теперь день и ночь. Она говорит, «Ласковая женщина» – ее любимая песня, хотя и «Женщина простит» – бесподобная мелодия. Моя дочка тоже хочет сочинять музыку.
– Передайте ей, что для этого надо быть невероятно упорной, сказочно везучей и немножко сумасшедшей, – Александра помахала ему на прощание и скрылась за дверью. Андре смотрел ей вслед.