Веллоэнс. Книга вторая. Царские игры

Шумеляк Андрей Мирославович

– Тебе же, великий небт, господин мой, царь приготовил иной подарок. Да явится радость очей Веллоэнса и предстанет перед очами властителя царевич Лавьен!

Юноша подошёл к казначею. Тот учтиво подвел парня к небту и, отвесив поклон, удалился. Снефру встал, приблизился к юноше. Выпрямившись, он оказался на три головы выше царевича. На Лавьена смотрели черные глаза, губы строго поджаты, жёлтое лицо иссушено палящими лучами солнца и выщерблено песком. Небт обратился к пиршествующим:

– Сердце Манохи забилось сильнее, увидев дитя прекрасного Царства! Да отмерят ему семь перемен одежд и нагрузят его верблюдов ценнейшим маслом страны из

цветов пескорлиевого древа!

Юноша поклонился:

– Благодарю тебя, светлейший. Да сияет вечно солнце во время трона твоего и обогревают лучи эту землю. Для благого небта есть у меня личный дар.

Зал замер. Краем глаза Лавиен увидел, как побелел Цулланур. Дыхание толстяка стало судорожным, рука потянулась за платком. Царевич выудил из кармана серебряный цилиндр, приплюснутый с одной стороны и расширяющийся с другой:

– Это мадлер, привезён из далекого Глинтлея, ставшего давеча Лиополем. Чистое серебро, обладает лечебными свойствами. Обогащает воду свежестью и придает особый вкус.

Впервые за весть пир юноша увидел, как Снефру улыбнулся. Небт принял подарок, неторопливо кивнул. В глазах зажглись искорки. Правитель возгласил, в голосе улавливались довольные нотки:

– Истинно, это дитя своей страны! Я принимаю подарок. Мои умельцы сделают гравировку уреуса на этом предмете! Да продолжится пиршество.

Лавьен поднялся на верхний уровень, улегся возле столика с едой. Низенький, до колена, трапезник, ломился от всяческих яств. Преимущественно, место занимали сушеные фрукты и лепешки. Мяса было немного, да и в такую жару его особо не хотелось. Царевич съел несколько фиников, отправил в рот маисовый лаваш с медом, запил абрикосовым киселем. Приправленный тминовым порошком, кисловатый напиток приятно разбавлял сладость. Внизу заиграли флейты с кимвалами, придворные искусно выводили заливистые трели, выбежали акробаты и циркачи. Царевич привстал, подошёл к перилам. Мускулистая зеленокожая циркачка лихо вертела цепями с помпонами на концах. Слуги прикрыли жаровни и в зале стало темно. Вдруг один из артистов поднес к губам бутыль и изверг изо рта огненного змея. Пламя запалило помпоны и те, искрясь и кадя, превратили выступление в захватывающий танец тени с огнём.

Юноша ощутил прилив тошноты. От запаха дыма в голове помутилось, внутри неприятно сжалось. Лавиен, проталкиваясь через глазеющих на зрелище купцов, спешил к оконцу, вдохнуть свежего воздуха. Подбежав, почти до середины высунулся в узкую щель, не в силах сдержать тошноту. Содержимое желудка вырвалось на волю. В тот же момент кто-то крепко схватил царевича за ноги и опрокинул наружу. Парень не успел крикнуть, как по голове чем-то треснуло и сознание померкло.

Перед глазами проскальзывали искры, затылок противно ныл, желудок и легкие горели. Юноша очнулся. Во рту отвратный кисловатый вкус, затекшие мышцы не слушаются. Ему понадобилось несколько минут, чтобы понять, что произошло и где он находится. Царевич повис на цветочном крюке, зацепившись за стальную загогулину шаровариной. Штанина разошлась, по краю шва поблескивали толстые нити.

Размяв руки, попытался согнуться. В висках заломило, пальцы нащупали липкую влагу на волосах. Глубоко вздохнув, Лавьен осмотрелся. Звезды уже блекли на светлеющем небосводе, а значит, провисел он несколько часов. До земли несколько метров.

Царевич принялся растирать непослушными руками тело, минут через десять почувствовал

себя бодрее. Извернулся, сжался в комок, резко распрямился и ухватил рукой крюк. Осторожно освободил штанину, повис, подождал, пока кровь разойдется по ногам. Собравшись духом, прыгнул. Ноги пронзила резкая боль – твердая обожженая глина не гасила удар, – и парень сложился. Ушибленные места ныли, ободранная лопатка болела. Лавьен доковылял до гостевой – благо, купцы уже либо храпели на своих постелях, либо были в таком состоянии, что не обращали внимание на хромающего человека.

Казначей всплеснул руками:

– Господин, что произошло? Я потерял Вас из виду после представления небту!

Лавиен криво улыбнулся, постарался, чтобы голос не дрожал и звучал спокойно:

– Хотел подышать свежим воздухом. И слишком далеко высунулся.

– Какой ужас! Вы целы?

– Изрядно помят, и немного поцарапан. Больше всего досталось одеже – её залатает только Ильдефонс. Но больше всего я хочу поспать на чем-нибудь мягче Манохайского кирпича. Уже скоро начнутся обряды, не хочу быть в состоянии варёной лягушки.

Царевич дохромал до постели, стянул сапоги, шаровары и рубаху, взглянул на Цулланура. В голосе появился холод:

– Приготовь к моему пробуждению новый наряд, таз с горячей водой и притираниями. Чтобы не выглядеть среди «дельцов» неопрятным мальчишкой.

Цулланур грелся возле жаровни, рука сжимала коротенький расписной жезл. Минар возник около казначея внезапно. Как будто вышел из стены. Раздался едва различимый, шелестящий голос:

– Как мальчик?

Толстяк вздрогнул. Не поворачиваясь, ответил:

– Ничего серьезного. Пара ушибов, испуг. Ты не защитил его.

– Главное, он в порядке. Я заметил ход в зверинец. Видимо, он ведет к другим комнатам, более опасным, чем клетки с животными. Я с легкостью проскользну мимо людей, но звери почуют чужака. Карлик, наверняка, выдрессировал хищников охранять лазы.

– Ищи. Найдем камень – найдем хранителя. Время – ценнейший ресурс. Я хочу использовать его во благо.

– Да исполнится пророчество Древних.

– Да исполнится…

Минар растворился во тьме.

Второй день тянулся спокойно, лениво. Не было песен, танцев, смеха. Люди в торжественном облачении справляли мессы своим богам – приносили дары, пели псалмы, читали мантры.

Царевича знобило, ушибы тупо ныли, а в плече постреливало. Лавьен прогуливался по храмовым залам, наблюдал за адептами.

Кеттины собрались вокруг шигира, подвязывали к ветвям ленточки, топленым салом выводили на темном дереве молитвенные знаки.

Офирские дельцы облепили литого быка. Золотая статуя с рубинами вместо глаз высилась на два человеческих роста. Немного – в самом Офире телец занимает всё пространство храма, люди ходят у его ног и едва могут допрыгнуть до брюха. Поклонники клали к подножию монеты, кувшинчики с благовониями и драгоценные камни.

Возле древа бога Бадучены находилось лишь трое. Послушники пели священные псалмы. Лиартон широк, чтобы обхватить такой, нужно человек восемь, не меньше. Темный, с примесью фиолетового, ствол гладок, к верху расходится на несколько массивных ветвей, те растворяются в густой листве.

Царевич засмотрелся на обряды и не заметил, что к нему приближается женский силуэт.

– Лавьен, Вы уже сделали подношение богу?

Юноша проморгался, скинул налетевшую дремоту. Улыбнувшись, поклонился: