Веллоэнс. Книга вторая. Царские игры
Шрифт:
– Небтаути Мосвен. Я не служу высшим силам. Если они действительно высшие, вряд ли им требуется моя помощь. Если же им необходимо моё служение, значит, не такие уж они и высшие. Эти мессы нужны скорее верующим, чем богам.
Девушка повела бровью:
– Смелые слова.
Лавьен учтиво улыбнулся:
– Смелые поступки. Как небт относиться к тому, что его дочь бродит среди не самых благородных чужеземцев?
Юноша будто увидел, как под паранджой сжались пухлые губки и недовольно вздернулся гордый носик.
– Отец не может
– И уже четыре года, как не дитя. Я никоим образом не хотел Вас задеть, небтаути. Какому богу поклоняетесь Вы?
– Это моё дело.
Царевич безразлично пожал плечами.
– Конечно. Если бы мне пришлось выбирать, я бы предпочел Бадучену. Или Мокошь.
Глаза девушки широко раскрылись:
– Богиню крови? Но ведь это женский культ!
– Вот именно! Само существование Мокошь – вызов порядку мира. Кровавые человеческие жертвы встречаются у некоторых племен, но они редки, эти практики преследуются. Но чтобы был бог, которому не могут поклоняться мужчины – это же возмутительно! Сделать женщину независимой и имеющей равные права.
Лавьен видел, что Мосвен обескуражена. Постаравшись изобразить застенчивость, он поправил:
– Разумеется, мне не нравится кровь на алтаре. И я не слишком хочу абсолютной женской власти. Хотя – нет худа без добра – не пришлось бы самому выбирать невесту, мучиться выбором.
Мосвен растаяла. С наигранной капризностью она хныкнула:
– А у меня такого выбора нет. Как отец решит, так и придётся поступать. И не сбежать никак. Думаешь, он такую охрану дворца выставил от воров?
– А как? Мой казначей сказал, что местные дельцы очень проворны.
– Да это он за меня трясётся.
В глазах девушки заиграли огоньки. Она схватила юношу за руки, прижалась вплотную и жарко зашептала:
– Забери меня отсюда. А я стану тебе хорошей женой.
Лавьен отстранился, удивленно смотрел на небтаути. Минуту спустя вздохнул:
– Так мы теперь «на ты»?
Девушка хихикнула:
– Зови меня Мо.
В Манохе вечерело. После свершения религиозных обрядов люди расходились по обозам. Некоторые ложились спать, кто-то просчитывал предстоящие сделки. Лавьен с Цуллануром возлежали в палатях. На низеньком столе расположилась доска с «ири», блюдо с фруктами, кувшин ячменного пива и вяленая телятина.
Царевич отгрыз кусок тёмного мяса:
– Как прошёл день?
Казначей, не поднимая глаз, признался:
– Скучно. Сегодняшний день нельзя назвать прибыльным – ни в плане торговли, ни в плане политики. Поклонение Высшему полезно, но целый день для моих старых костей – сущее наказание.
Лавиен огляделся, будто проверяя, нет ли кого поблизости:
– Я сегодня говорил с небтаути.
Цулланур подобрался ближе. Юноша ухмыльнулся:
– Мовсен ужасно хочет покинуть эти места. Настолько, что выйдет за любого, кто освободит ее от крепкой отцовской любви.
– Волшебно, – толстяк откинулся на топчан, лицо приняло размышляющий вид. – Смелый ход, Вы повзрослели и готовы защищать интересы Царства. И, конечно
– Мне нужна твоя помощь. – «Его способности говорить нужно использовать с толком». – Как предложить руку дочери небта, не поставив себя под удар?
– Доверьтесь мне, Лавьен.
– Хорошо. Я дал тебе задачу на вечер, а утром мы обсудим ответ, – царевич осушил чашу и закутался в одеяло. – Пока вокруг тишина, я хочу поспать.
Юношу посетила странная мысль. Странная и опасная.
Неизвестно, чем закончиться эта интрига, но от присутствия здесь и понимания своей силы ему хорошо и уютно.
«Согласился бы ты на это, Цулланур, если знал бы о моих планах? Если знал бы, что в моей игре женитьба и торговля не самое важное?»
Третий день начался шумно. Лавьен оделся строго – царевич посчитал, что небт не любит изысков, а значит, надо соответствовать. Добротные кожаные сандалии, льняной белый халат, да простая чалма. Из украшений юноша выбрал золотой перстень и цепь на шею с изумрудом.
Цулланур оделся, как полагается торговцу. Несмотря на жару, на ногах были плотные красные сапоги; расписанная золотом и серебром цветастая роба закрывала тело от колен до подбородка, каждая пряжка украшена гравировкой; тюрбан подбит пухом и расписан шелком. Губы и глаза подведены углем, а ногти выкрашены оранжевым.
На малых площадях торговали зажиточные крестьяне и купцы. Разносилась ругань, меднокожие иоппийцы спорили с кеттинами. Манохайцы, облаченные в белые одежды с позолоченными пряжками торговались степенно, без криков. На каждое возражение – мол, дерете в три шкуры, отвечали спокойно, чуть потупив взор и притворно вздохнув – это рынок, да и зерно отменное, ну, раз уж хотите, покупайте у других – хоть и мелкое, зато плесень в подарок.
Средние рынки от товаров не ломились, все ходили со свитками и перьями. Здесь договаривались впрок, на будущее. Одна группа обсуждала поставку ливанского кедра, другие считали медь и оружие. Лавиен обратил внимание на отдельно стоящую группу, состоящую в основном из манохайских жрецов. К ним по отдельности подходили разные купцы, что-то спрашивали и удалялись. Юноша шепнул Цуллануру:
– Чем они торгуют?
Казначей поправил тюрбан:
– Людьми.
– Рабами?
– Нет. Поэтами, философами, учеными. Небт отдает дань военной мощи и любит оружие, как родное дитя. Но Снефру мудр и понимает, что одним мечом государство сильным не сделать. Приходится раскошеливаться на людей, делающих его страну великой.
– Прекрасно, – пораздумав, сказал Лавиен. – Я бы купил себе одного зверолова. И циркачку.
Толстяк улыбнулся, в глазах мелькнула грусть.
– Маноха не продает людей. Только покупает. Последним из проданных был мой отец, искусный художник. Увы, он был весьма стар и после переезда в Веллоэнс не протянул и четырех лет. Так что Маноха не много потеряла.
– Но сын его весьма пригодился, – царевич хлопнул казначея по плечу. – Не знали они, какой талант уходит с этим старым виртуозом кисти…