Вельтаншаунг. Уровень второй
Шрифт:
Коридор вел в обе стороны от точки, в которой я очутился. И слева, и справа были запертые двери – этим меня уже не удивить. Вот только куда сейчас?
Налево пойдешь – мозги потеряешь; направо свернешь – смерть найдешь. Ну, и что выбрать?
И вдруг раздался шум шаркающих шагов и голоса. Военные так не ходят! Гестаповцы вразвалочку не передвигаются, они вечно маршируют, как на параде, и грохот их каблуков уверенный, твердый, ведь они считают себя правителями мира!
Это, точно, двигались гражданские, причем они были вовсе не изможденными смертниками из лагеря. Так
Я прислушался.
– В конце XIX века Теодор Хаген, настоятель бенедектианского монастыря в австрийском городе Ламбах, совершил длительное путешествие на Ближний Восток и Кавказ. Целью был поиск эзотерических знаний. – голос был дряблый, старческий. Так ведут экскурсии гиды. И вещал он по-английски.
Что это? Молодых предпринимателей и прожженных буржуев нацисты обучают своей новой истории?
Я пробежал к первым ближайшим дверям и привычно пнул их. Дверь оказалась запертой. Впервые в замке я зашиб пальцы ног так, что потемнело в глазах. Я даже взревел от боли.
– Ой! – вскрикнули где-то вдали. Видимо, они услышали мой вой.
Ну, вот и все: сейчас они прибегут всей толпой и расстреляют меня точно зверя, которого им все-таки удалось загнать в ловушку.
– Успокойтесь, фрейлин. Это аниматоры. Впереди нас ждет встреча: и с призраком сумасшедшего доктора Хирта, и с вурдалаком, и с другими интересными мифическими персонажами. – голос рассказчика немного дрожал, из чего было ясно, что никто в это время в коридорах выть не должен.
Неужели это мирные туристы? В самом сердце империи Зла? И с ними нет идеологически подкованного политического работника? Ни единого эсесовца? И даже просто охранников не приставили?
Может быть, этот экскурс в мифическую нордическую историю устроен именно для высших чинов СС? Но, тогда, тем более, нужно ждать гостей с овчарками и автоматами! И почему они общаются не по-немецки? В целях конспирации?
– Итак, продолжим… – принялся снова нудеть старик. – Хаген привез огромное количество древних манускриптов, но содержание этих свитков осталось загадкой даже для братии. Известно только, что настоятель сделал заказ на новые барельефы. И их основой стала свастика – древний языческий знак кругообразного вращения мира.
Я тем временем добежал до другой двери. Больше я их не пинал, а открывал по-человечески. На этот раз все получилось. Язычок замка открывался поворотом ручки. А раньше здесь такого нигде не было.
Даже сами двери разительно преобразились. Теперь они не были железными. Они стали белыми, пластиковыми. Более изящными, даже какими-то хрупкими на вид. Они не очень-то вязались со старыми добротными стенами подземелий укрепленных просмоленными шпалами и обшитыми железными щитами.
И все же реальность совсем не казалась абсурдом.
Если война кончилась, а вместе с ними ушли голод, нищета и отчаяние, то вполне могли появиться иные технологии и новые сплавы. И то, что кажется хлипкой пластмассой, на деле, вполне может оказаться разновидностью металла.
Я нырнул в темноту, прикрыл за собой дверь и притаился.
Здесь пахло хлоркой, ржавчиной, водой.
Странно.
Я поймал себя на мысли, что раньше в замке были звуки, освещение, открывающиеся пинками двери, словно из ниоткуда постоянно появлялись немцы, кричащие при своем приближении. Но не было сквозняка, царапин и сколов на стенах, запахов. По крайней мере, я всего этого не мог припомнить.
– Примечательно, что во времена появления свастики на стенах ламбахского монастыря в его церковном хоре пел Адольф Шикльгрубер. После смерти Теодора Хагена в 1898 году в аббатство пожаловал цистерианский монах Йорг Ланс фон Либенфельс. – продолжал вещать старик. – Загадочные манускрипты Востока братия предоставила ему без малейшего ропота. Либенфельс несколько месяцев провел в монастырской библиотеке, лишь изредка выходя для приема пищи. При этом цистерианец, последователь святого Бернара, ни с кем не разговаривал. Он выглядел крайне возбужденным, как человек, находящийся во власти поразительного открытия.
Мне надоело таиться. Все равно они меня обнаружат: не сейчас, так позже. Я пошарил рукой по стене, там, где мог находиться выключатель, щелкнул рубильником. На потолке зажужжала лампочка.
Я, в самом деле, оказался в комнатушке уборщицы. Кран из стены нависал над пустым ведром. Умывальник был рядом. В углу стояли швабры, метлы. На батарее висели высохшие тряпки.
Да, это все необходимо для нормальной жизни, но все-таки я удивился. Пустые казармы, забытая еда на столах, аптечки с йодом, спиртом и бинтами там, где их быть не должно – многое вдруг предстало передо мной в ином свете.
Все необходимые для жизни и исцеления предметы находились сами, словно их раскладывали заранее. Более того: там, где я вовсе не догадывался о тайнике, вечно из ниоткуда возникал кот. Он был как проводник по стране этих безумцев.
Да, в замке, кипела иная, недоступная остальному миру, мистическая, полная загадок, жизнь! Но я смог выбраться из зоны психологического влияния подземелий, я выскочил из опиумного сна – и теперь уже обычная реальность кажется странной, чудной и даже немного скучной…
На вешалке висели три синих халата. Под одеждой стояла сменная женская обувь. Вот только на нагрудных карманах не было вездесущей немецкой курицы с золотым яичком. Фашистский герб не спарывали с одежды. Его там никогда не существовало!
Это не Германия 1943 года!
Где я?!!
Я ощущал себя, словно впадавшим в спячку, а теперь вдруг пробудившимся.
Точно!
При десантировании, когда я пробил ногами чертов электрический купол над замком, похоже, испытал такой болевой шок, что впал в кому. Меня обнаружили, подключили к искусственному вентилированию легких. Наверное, нацистам было интересно, сколько я так смогу проваляться. Возможно, всю нашу группу собирали по лесу, как грибы. И долго смеялись над самоуверенностью янки, засылающих диверсантов туда, где и мышь не проскользнет.