Вельтаншаунг. Уровень второй
Шрифт:
Прошли десятилетия. Мы победили фашистов. Меня не отключили, но что-то произошло: скачок напряжения, магнитная буря, падение метеорита, и теперь я вышел из комы.
В принципе, это возможно.
Ага, все так и было, вот только очнулся я не в проводах на больничной койке, а в проклятых подземельях. Словно меня переместили из одного времени в другое. И рядом нет никакого входа. Да как такое со мной могло случиться?
– Материалы, переданные Либенфельсом, позволили ему основать тайное общество. Оно получило название «Орден нового храма». – голос звучал уже совсем отчетливо. –
– Рихтер, Рихтер! Я – Ганс. Источник звука не обнаружил. Нахожусь у входа в дверь 3.2.у3. Как понял? Прием! – совсем рядом раздался отчетливый голос и вдруг дверь открылась.
Передо мной стоял охранник в черной форме. У него был пистолетик на боку, но в застегнутой кобуре. Он не был нацист. Слишком спокоен, через чур толст. А еще у него совершенно не было реакции. Ему бы отпрыгнуть, кувыркнуться, выхватить пистолет. А он – точно никогда не видел вооруженного человека. Мужчина просто замер и растерянно захлопал ресницами.
– Хенде хох![1] – сказал я.
Немец еще раз моргнул, словно смысл слов доходил до него крайне медленно, и лишь потом поднял руки:
– Не стреляйте.
В правом его кулаке зашелестела рация: «Эй, Ганс, ты опять там Фриду зажимаешь? Вот пожалуется она боссу – мало не покажется».
И тут я услышал топот приближающейся из-за поворота экскурсии:
– В Вене в 1908 году в обществе Гвидо фон Листа был создан уже внутренний круг ордена – Арманенорден. – и прямо перед нами с охранником остановился седовласый старикашка, вооруженный микрофоном без шнура.
Гид смотрел прямо на меня. Он подозрительно напоминал ускользнувшего доктора Хирта, правда, сильно постаревшего, водрузившего на нос очки, сменившего нацистский костюм на гражданский пиджак. Секунду длилось его замешательство.
А из-за спины экскурсовода выглядывали любопытные люди: сытые и спокойные.
– Вот так примерно и выглядело легендарное проникновение шпиона в стены замка. По этическим причинам наши аниматоры не могут разгуливать в эсесовской форме. Напоминаю: на территории объединившейся Германии по-прежнему запрещена любая пропаганда фашизма и ношение нацистской символики. – не растерялся старик.
Становилось все интереснее. Получалось, что здесь все уверены, будто фашизм уже раздавлен. Но, если быть объективным, разбить нацистские орды в России, изгнать немцев из Европы – на это уйдет не год и не два, ибо сторонников Гитлера можно найти даже в Англии и в Америке.
Я попал сюда прямиком из паучьего логова.
А это значит, что следом могут объявиться и нацисты, последовавшие за мной через виток времени.
Мирная экскурсия должна покинуть тоннели до появления головорезов. В конце концов, это – моя война. Если фашисты прорвутся, то объявятся в том же месте, где и я. Там их и стоит достойно встретить.
С другой стороны: время – это не подъезд, чтобы люди шастали туда-сюда целыми отрядами.
Но и для местных я тоже лазутчик и враг. Мне нигде не рады: ни там, ни тут.
– Диверсанта мы одели в искусственно состаренный камуфляжный
Предположим, передо мной, действительно, не фашисты. Значит, меня изловят, точно лиса в курятнике и бросят в тюрьму как диверсанта. Выходит, мне просто необходим заложник. Конечно, это не спасет, но хотя бы отвлечет внимание.
Да еще этот гид страшно похожий на гада Хирта. Он словно издевается, заманивает в очередную свою секретную лабораторию. Что ж, подыграем этому чудному старику.
Меня назвали аниматором. Не знаю, что это значит. Но похоже на реаниматора, точно я погиб, а теперь оживляю сам себя в нацистском морге. Возможно, теперь я для них актер, разыгрывающий исторические сцены. Вот и не будем выходить из этого образа:
– Бросаем пистолет и рацию, руки не опускаем, отходим на два шага и поворачиваемся ко мне спиной. Ясно? – я говорю специально по-немецки не только для сторожа, но и для экскурсовода.
Зрители восторженно цокают языками. Они поверили в то, что перед ними разыгрывают спектакль. Господи, как поглупели наши потомки. Дегенерация – налицо. Может быть, Чарльз Дарвин ошибался только в одном: это не люди произошли от обезьян, а – наоборот. Гориллы – выродившиеся атланты, к примеру.
Охранник затравленно подчинился. Когда он положил оружие на землю и подтолкнул его ко мне ногой, губы и руки его мелко дрожали. На лбу выступила испарина. Плохо здесь все-таки готовят военных. Никакого самообладания! И все же расслабляться нельзя. Весь этот маскарад может оказаться хитрой ловушкой. Несколько безумной, но вполне продуманной.
– Эсэсовцы предпочитали старый МП-28, которым вооружен и лазутчик, всем более поздним моделям за его высокое качество, а также за то, что коробчатый магазин в нем вставлялся сбоку, что облегчало ведение огня из положения лежа. – продолжал вещать гид, увлекая за собой туристов вглубь коридора.
Я тем временем засунул трофейный пистолет за пояс, заметил, как старик и сторож обменялись встревоженными взглядами. Мой пленник давал понять, что дело – дрянь. Я покачал головой, намекая гиду, что никого не пожалею, если он только пикнет. Постаревшая копия нацистского ученого кивнула мне в знак понимания и продолжила свою лекцию:
– Ближе к концу войны на вооружение айнзатцкоманд, полицейских и полевых подразделений СС появились девятимиллиметровые (под стрельбу патронами «Парабеллум») пистолеты — пулеметы «Ноймюнстер» и «Потсдам».
Да, надо было их всех положить на месте. Но что-то не давало мне это сделать. Ощущение, что передо мной люди, никогда не бывавшие на войне было необычайно стойким. Не мог я убивать безоружных, тем более – невиновных. Оставлю это удовольствие фашистам.
И хорошо бы еще понять, что со мной произошло.