Вельяминовы. Начало пути. Книга 1
Шрифт:
Шаманка взяла ее за подбородок. «Запомни это».
— Ты принесла жертву нашим духам. — Тайбохтой подхватил Локку на руки. — Если человек приносит здесь жертву, все, чего он захочет, исполняется. Чего ты хочешь?
— Тебя, — просто сказала она. У него перехватило дыхание. Он собрался было нырнуть с ней под полог чума, но Локка остановила его.
— Нет. Здесь. Перед ними.
Ее кожа отливала
Впереди над ним высилась священная гора. Он поднял Локку, развернул к себе спиной, поставил на колени, чтобы она видела то, что видит он, чтобы взоры их устремились на закат, туда, откуда он привел ее.
Они пробыли на озере до новой луны. Когда крови у Локки так и не пришли, он перерезал горло птице возле священного камня, и опустив пальцы в дымящуюся рану, взмолился о сыне.
— Знаю, чего ты хочешь, — шаманка пронзительно взглянула на Локку. — Жди.
— Сколько? — Локка протянула к ней раскрытые ладони.
Старуха склонилась, вчитываясь в линии.
— Много лун. А теперь скажи, чего ты не хочешь? — она усмехнулась беззубым ртом.
— Я не хочу сына, — прозвучал мгновенный ответ.
Шаманка прикрыв глаза, согласно кивнула и положила руки на ее живот.
Пролог
Соль Вычегодская, весна 1568 года
Во дворе кабака дрались двое. Со звоном скрещивались тяжелые клинки, ноги разъезжались в густой мартовской грязи. В тени еще лежали сугробы — снег подтаивал, на солнце уже было тепло, на крыше сарая гомонили воробьи.
Один из дерущихся, согнувшись, схватился за руку, и уронив меч, рухнул на колени. Из разрубленного до кости запястья хлестала кровь. Второй — среднего роста, чернобородый, широкоплечий, подойдя к раненому, занес меч. Раздался истошный вопль, полный ужаса и боли. Отрубленная кисть шмякнулась чернобородому под ноги. Он отшвырнул ее в лужу и наставительно произнес: «Будешь знать, как в чужой карман руку запускать, ученый ты теперь».
Аникей Строганов недовольно зыркнул из под косматых бровей на чернобородого.
— Жалуются на тебя, — Строганов, несмотря на то что ему вот-вот стукнет семьдесят, резво встал и заходил по горнице. — Ты сюда зван не руки людям рубить, а городки да промыслы наши защищать.
— Защищать, Аникей Федорович, можно, когда есть люди надежные. А ваши, хоть и хвалились вы ими, как есть трусы. Только в кабаке за чаркой геройствовать могут. Этот-то, сегодняшний, под хмельком бахвалился, что, мол, как поставили его дружину охранять амбары с зерном оброчным, что вы для царя собираете, так они этим зерном втихаря приторговывали. Лучше я ему сегодня руку отрублю, чем завтра вам царь голову снесет.
Строганов поджал губы.
— Дело ты говоришь, кто б спорил,
— Лучше бы я свою дружину с Дикого Поля привел, — вздохнул чернобородый. — Али с Волги, там народ не чета местным, огнем закален. Мы и супротив татар и супротив персиян сражаемся, а тут что, взяли людей, отправили к вогулам, а те и меча-то в руках сроду не держали. Ваши и давай безоружных клинками протыкать, и женок ихних бесчестить, для сего много ума не надо. Вот и выходит, что умения воинского у них ни на грош. А ежели из-за Большого Камня остяки придут? Это вам не вогулы, они человеку за полверсты стрелой в глаз попадают.
— Так делать что надо? — В горницу вошел Семен Строганов, сын Аникея. — Не вертаться ж тебе на Волгу за людьми.
— Это да, долго и накладно, — пожал плечами чернобородый. — А у вас тут средь бела дня в кабаке не протолкнуться, А служить некому.
— Тут деньги легкие, шальные, — вздохнул Семен. — Сам знаешь, на соляной варнице за месяц столько можно заработать, сколько в другом месте за год не подымешь. Кто поумнее, тот на эти деньги привозит красный товар и с инородцами торгует, а кто поглупее — в кабаке сидит.
— Можно молодняк набрать, — вдруг прищурился Аникей. — Обучать тебе их, конечно, придется с азов, зато они горячие да быстрые, не успеешь оглянуться, у тебя новая дружина будет.
— Дело хорошее, — хмыкнул Семен. — Под тобой, атаман служить всякий за честь почтет.
В узкое кабацкое окошко вползал отсвет северного заката. В углу негромко переговаривались два молодых парня.
— Слыхал, — с азартом говорил русоволосый. — Строгановы дружину собирают. Атаман к ним с Дикого Поля приехал, завтра на усадьбу велели охотникам приходить, будут смотреть, кто чего в бою может. Пойдем?
— У меня товар не распродан, — зевнул второй, явно не разделяя энтузиазма приятеля. — Ежели б я на варнице был, конечно, бежал бы оттуда, коли дело такое. А так я человек свободный, не подневольный, отгорбатил свое на промыслах. Лучше со мной к вогулам торговать поехали, хочешь, в долю тебя возьму?
— Да пошли! — гнул свое русый. — Говорят, Строгановы за Большой Камень хотят народ послать, смотреть, что там. Что тебе вогулы, как сидят в лесах, так и будут сидеть. А тут хоть мир посмотрим. Ты ж на мечах хорошо дерешься, я видел.
— Вот привязался, ладно, уболтал, сходим поглядим, что там к чему.
— А хорошо у нас! — сказал русый, когда они вышли на воздух. — Просторно! — он раскинул руки, будто хотел обнять всю Соль Вычегодскую — с ее льдистой рекой, с исходящими янтарной слезой деревянными домами, с взбежавшим на пригорье собором Введения Богоматери. — Да и девки пригожие! — он подтолкнул приятеля, указывая на высокую, светловолосую девушку, загонявшую корову на двор.
— Ты б поменьше о девках думал, а больше о дружине. Дам тебе меч, хоть в руках его подержишь, я тебе покажу, как сражаться-то.