Вельяминовы. Начало пути. Книга 1
Шрифт:
Он перевернул Локку, распластав под собой, собрал ее волосы в руку, притянул к себе.
«Важенка моя».
В чуме пахло молоком и домом, пахло счастьем.
— Все готово. — Тайбохтой поцеловал ее в висок. — Только…. — он замялся.
— Что? — встревоженно покосилась на него Локка.
— Надо снова к Ылэнте-Кота идти. Обычай такой. Теперь дитя отец нести должен. Через два заката на третий вернемся. Мы вернемся. Ты жди.
— Тятя! — раздался из колыбели звонкий голосок. — Тятя пришел!
Вождь откинул полог. достал ребенка из колыбели. поцеловал в теплую пушистую макушку.
— Кто
— Я! — С детского личика на вождя уставились зеленые, материнские глаза. — Олка утак? [20]
Вождь рассмеялся, отвязал от пояса крохотный ножик с резной костяной ручкой.
— Паны… [21] — Будущий охотник, просияв, быстро схватился за красивую диковину. На нежной кожице мгновенно выступила кровь. Даже не пискнув, дитеныш деловито засунул палец в рот, словно зверек, зализывающий рану. — Минытый. [22]
20
Подарок (хантыйск.).
21
Нож (хантыйск.).
22
Острый (хантыйск.).
— Вот именно, — кивнул Тайбохтой, ставя ребенка на пол. — Ну что, ходить будешь?
Сосредоточенно кивнув, зеленоглазый человеческий дитеныш уверенно заковылял к матери.
Вождь присел на корточки, заключив обоих в кольцо сильных рук.
— Посмотри, что я вам принес.
Он развязал кожаный мешок, и к ногам Марфы хлынул поток золотых самородков.
— Ты ж на охоту ходил! — ахнула она.
— Разная охота бывает. — Вождь открыл второй мешок. — Дай руку.
Марфа почувствовала под пальцами холод камней и, зачерпнув, набрала в ладонь полную горсть изумрудов.
— К глазам твоим.
Дитя набрало пригоршню самоцветов и золотых самородков, и, радостно хохоча, подбросило их вверх.
Ермак расстелил на столе карту, оглядел собравшихся.
— Ну что, жалованную грамоту Яков Аникеевич, — он чуть поклонился в сторону высокого, грузноватого мужчины, — от государя получил, теперича надо идти вверх по Чусовой, к истокам, раз уже строгановские это земли, и поселения там основывать. Иначе толку от грамоты вашей не будет, бумагой и останется.
— Был кто там? — коротко спросил Аникей Строганов.
Григорий, средний сын, покачал головой.
— Как десять лет назад получили мы от Ивана Васильевича грамоту на прикамские земли, дак только устье Чусовой нашим стало. По самой реке не ходил вверх никто.
Аникей повернулся к Ермаку.
— Кто там из инородцев живет?
— Остяки, они опасность небольшая, да татары, эти посерьезней будут, — вздохнул Ермак.
— А ежели задружиться с остяками?
— Нет у них вождя единого. — Ермак взглянул в темные, жесткие глаза старика. — Татары, те хану подчиняются, вроде
— Ежели остяки с татарами снюхаются, худо нам будет, — подал голос доселе молчавший Семен Строганов.
— Вот я чего и боюсь, — Ермак погладил вороную бороду. — Ежели мы вверх по Чусовой пойдем, дак она в Большой Камень уходит. По реке сподручней с дружиной плыть, быстрее.
А там тоже реки есть, что вниз, на восток текут. Так мы горы и перевалим.
— Сибирь, — Аникей смотрел поверх голов сыновей куда-то вдаль.
— Да, — Ермак помедлил. — Однако Семен Аникеевич прав, если остяки с татарами будут, тяжело нам Сибирь дастся.
— А легкости, Ермак Тимофеевич, — в голосе старшего Строганова прозвучал металл, — никто не сулил.
— Не хочется войной-то, — вздохнул Семен.
— Слыхал, что атаман сказал? Бить надо до последнего.
— Всех, что ли? — пожал плечами Яков Строганов.
Невысокий, сухощавый Аникей со всего размаха вдарил кулаком по столу.
— Ежели надо будет, я по колено в крови на восток пройду. Наша будет Сибирь, чего бы ни стоило это.
— Смотри, — сказал Петя одиннадцатилетнему Максиму Строганову, сыну Якова, — ежели у тебя запястья слабые, меч ты долго не удержишь, даже и короткий.
Никита Строганов, сын Григория, на два года младше двоюродного брата, упражнялся с кинжалом.
— А ты тоже, — Петр повернулся к нему, — вот если ты так кинжал держишь, то, — юноша сделал короткое, быстрое движение и мальчик выронил клинок на земляной пол конюшни, — у тебя его из рук выбить — плевое дело.
Никита наклонился за кинжалом и взвыл от боли — сотник наступил ногой ему на руку.
— Да я тебе! — гневно замахнулся мальчик.
— Мне ваш дед платит, чтобы я из вас воинов сделал. Коли ты слабак, уходи, мне трусы тут без надобности. — Сотник обернулся к старшему мальчугану, вертевшему над головой меч, — Так что не жалуйтесь. Меня тоже кровью учили. После трапезы приходите, на конях поедем, — он потрепал по вихрам все еще дующегося Никиту. — Ничего, коли сейчас терпеть научишься, в бою легче придется.
— Сотник, — в ворота конюшни просунулась русая голова. — Атаман тебя кличет.
— Сколько у нас людей уже обученных? — без долгих предисловий приступил к делу Ермак.
— Так чтобы завтра в бой, десятков пять наберется.
— Сказывал ты, что в Чердыни бывал.
— Бывал, знаю те края.
— Помнишь, говорили мы, что еще при царе Иване Великом ходили наши отряды той дорогой на Большой Камень?
Петр склонился над картой.
— Вот тут, — показал он, — если к истокам Вишеры подняться и потом через перевал идти, путь на восток есть.
— Дак вот, — Ермак обернулся к Строгановым, — прежде чем на Чусовую идти, надо людей в деле посмотреть. А то на дворе мечом размахивать каждый мастак, а крови дружина и не нюхала. Заодно и глянем, что там за остяки живут.
Аникей кивнул.
— Прав ты, Ермак Тимофеевич. Очертя голову в схватку с ханом бросаться тоже не след.
Только головы положим зазря. Сходите с Богом этой дорогой, а потом за серьезное дело примемся.
— Батюшка, — раздался от дверей нежный голос. — В трапезной уж заждались вас.