Вельяминовы. Начало пути. Книга 1
Шрифт:
— Возвращайтесь, — беззвучно прошептала она.
— С Богом, — крикнул Ермак из головы колонны, и отряд, выехав из ворот строгановской усадьбы, повернул к реке.
Марфа подвинула поленья, разложенные звездой, ближе к середине костра. Дитеныш спал, наевшись разжеванной сушеной олениной и материнским молоком. Звезды здесь были рядом, казалось, руку протяни, и вот они, на ладони. На перевале было прохладно. Марфа свернулась в клубочек, приткнув к себе дитя. Она вспомнила, как, проезжая мимо большого берестяного котла, о котором говорил Тайбохтой, кинула в него изумруд.
В притороченных к седлу мешках была еда и запасная одежда. Чтобы не разгуливать по Чердыни в штанах и парке, Марфа пошла на поклон к матери Тайбохтоя, не с пустыми руками пошла, а с огромным решетом ягод. Та, хоть и шипела как змеюка подколодная, но поделилась куском крапивного полотна. Сарафан и платок из него получились как раз такие, как надо, простенькие и неброские. В Чердыни еще куплю, не унывала Марфа. Заплечную сума с картой, золотом и самоцветами она пристроила себе под голову.
Когда колонна поднялась на холм, Петр обернулся. На горизонте тонкой серебряной лентой поблескивала Вычегда.
— Хорошо, что весна дружная выдалась, — сказал Ермак, подъехав ближе. — Ежели б дожди шли, мы бы тут в грязи по пояс засели.
Дорога на восток хоть и была наезжена, но ям да колдобин в ней не перечесть.
— Я вот что подумал, атаман, — обернулся сотник, — как мы к Чердыни подойдем, дак разделиться надо.
— Это еще зачем? — нахмурился Ермак.
— А затем, что коли мы всей дружиной в Чердынь нагрянем, дак и места на постой там не хватит. Да и как мы станем с остяками разговаривать, коли мирные они?
— Да где здесь толмача возьмешь? — подивился атаман.
— Дак в монастыре Богословском, что от города неподалеку. Там игумен Вассиан, — он остякам Евангелие проповедовал, сам язык знал и монахов кое-каких обучил, — спокойно сказал Петя. — Я когда в Чердыни жил, с ним и познакомился.
— Дело говоришь, сотник, — уважительно присвистнул Ермак. — Так и порешим. Ты с двумя дюжинами дуй монастырь, бери толмача — и в горы. А я с остальными в город заеду, припасы пополним и на перевале встретимся. Покажи карту еще раз.
Петя достал из седельной сумки маленький свиток — единственное, кроме креста, что осталось ему от жены.
— Ну вот, — показал Ермак, — вот тут и соединимся тогда.
Петя кивнул.
Его нашли охотники, промышлявшие пушного зверя. Очнувшись, Петя выдернул стрелу из груди и снова потерял сознание. В другой раз придя в себя, он кое-как дополз до ручья.
Ходить он сам не мог и его привезли в монастырь, перебросив через седло. Он рвался пойти вслед за Марфой, но Вассиан был неумолим.
— Ты и десятка саженей не пройдешь, так что лежи и не рыпайся. Столько крови потерял, — игумен украдкой кашлянул в платок, — что тебе еще месяц, не меньше сил набираться.
Петя
— Говорил я кое с кем в Чердыни. Никто не хочет через перевал идти. Дорога опасная, незнакомая, волки, медведи, а остяки могли куда угодно откочевать, ищи их теперь.
— Я сам пойду. — Петя места себе не находил, представляя себе Марфу в плену у охотников, а тут ему говорят, чтоб лежал и не рыпался. Как снести такое?
— Никуда ты не пойдешь. Марфе ты не мертвым нужен, а живым.
— Что ли мне так и прохлаждаться тут, пока жену мою бесчестят?
— Коли так рассуждать, — разозлился Вассиан, — тебе лучше вообще о Марфе забыть.
— Это почему?
— Ежели ты Марфу найдешь, она вовсе не та Марфа будет, какой потерял ты ее.
Петя покраснел.
— Пусть не та, но я должен ее найти.
Вассиан опять закашлялся.
— Один ты за перевал не ходок, да и никто не ходок. Поэтому езжай, как оправишься, в Соль Вычегодскую, к игумену Арсению, там у Строгановых дружина, что на Большой Камень ходит, вот с ними и отправляйся.
— Да кто меня в дружину возьмет? — горько усмехнулся Петя. — Какой из меня воин?
— Хочешь жену найти, и воином станешь.
И он стал.
Волк оскалил клыки и негромко зарычал. Желто-зеленые глаза хищно поблескивали в отблесках костра. Марфа еле сдержала крик, завидев, как второй волк с недоумением принюхивается к непонятному безволосому дитенышу. Левой рукой нащупывая кинжал на поясе, она выхватила из огня пылающую головню, и с силой ткнула ею в ближнего зверя. Тот отскочил и зарычал громче. Волчара, что стоял над ребенком, поднял голову. Марфа, вспомнив, как учили ее — сначала покойный батюшка, а потом Тайбохтой — метнула кинжал. Первый волк захрипел, серый мех на горле окрасился алым. Она выдернула еще одну головню, и второй хищник, повизгивая и скребя когтями по камням, отступил в темноту.
Тяжело дыша, она вернула себе клинок, обтерла, на миг уткнула лицо в испачканные еще теплой кровью ладони: «Господи, за что Ты отнял его у меня? Осиротил, овдовил, обездолил, за что? Какие еще испытания Ты мне приуготовил?»
Ветер прошумел в ущелье, Марфа насторожила слух, и вдруг вспомнились ей те слова, что она помнила с детства.
Отец всегда ей читал на ночь Евангелие или Псалмы, даже когда она подросла и выучилась читать сама. Той осенью, когда уехал Петя, она часто плакала по ночам в подушку, а отец, как и в детстве, заходил к ней с Книгой. В память врезалось, как он, одной рукой гладил ее по голове, а другой водил пальцем по строчкам.