Вельяминовы. Начало пути. Книга 1

Шульман Нелли

Даже солдаты, что шумно торговались с ним, и с другими купцами, которых раз в неделю пускали внутрь замка, ему не мешали — он отвечал, брал деньги, отсчитывал сдачу — и все это улыбаясь красивыми, тонкими губами.

Резидент и вправду все подготовил, как надо — лошадь его уже ждала, а из одной бойницы свешивалась веревочная лестница. Степан, даже не раздеваясь, — незачем было на это время тратить, — переплыл ров и стал подниматься вверх.

Мужчина оглянулся — солдаты ушли обедать. Он аккуратно сложил непроданный

товар, и чуть насвистывая, нырнул в темные глубины замка.

План ему нарисовали в трактире — пива в этого солдата он влил достаточно, чтобы наполнить им Зунд от края до края.

— Вот сюда, — пробормотал мужчина, и завернул за угол. Кандалы с Роде должны были снять как раз за день до его прихода — деньги, как он еще раз убедился, могут купить все.

Датчанин оскалил крепкие — несмотря на шесть лет в темнице, зубы, и наклонился к решетке, вделанной в деревянную дверь.

— Не забыл царь Иван обо мне, как я посмотрю, — усмехнулся рыжебородый моряк.

Мужчине пришло на память то письмо, что государь посылал Фредерику:

— Лет пять или более послали мы на море Карстена Роде на кораблях с воинскими людьми для разбойников, которые разбивали из Гданска на море наших гостей. И тот Карстен Роде на море тех разбойников громил, 22 корабля поимал, да и приехал к Борнгольму, и тут его съехали свейского короля люди. И те корабли, которые он поймал, да и наши корабли у него поймали, а цена тем кораблям и товару пятьсот тысяч ефимков. И тот Карстен Роде, надеясь на наше с тобой согласие, от свейских людей убежал в Копногов. И ты велел его, поймав, посадить в тюрьму. И мы тому весьма поудивилися…

— Согласие, как же, — выматерился тогда Иван Васильевич. «Эта сука даже ответа не прислал.

В общем, поезжай-ка ты туда, и привези нам Роде — будем опять на Балтику выходить, и для войны хорошо, и нам прибыль».

— Не забыл, не забыл, — мужчина улыбнулся и стал открывать дверь — ключи он стянул у того же солдата, напоив его вусмерть — здешняя водка была не слабее московской.

— Пошли, — шепнул он Роде. «Надо быстрее, пока солдаты за трапезой. Конь у меня есть, бот уже ждет, в заливе».

— Черт, свобода, — вдруг улыбнулся датчанин. «Не верю».

Степан увидел кого-то у входа в камеру Роде и застыл, прижавшись к стене. «Солдаты же едят, — вспомнил он донесения резидента, что, вместе с планом замка и слепком ключей, передал ему Джон. «Кто это? — он вгляделся и похолодел.

Мужчина вдруг почувствовал руку у себя на плече и застыл. «Обернись, — сказал давно забытый голос. «Мерзавец, — подумал мужчина, — как вымахал-то, а плечи какие — медведь медведем». Единственный глаз, — синий будто Зунд, — оглядел его.

Мужчина было потянулся за пистолетом, но почувствовал холод клинка, что коснулся его груди.

— Оставь, — сказал Степан по-русски, и лениво улыбнулся. «Помнишь

же, я еще мальчишкой сильнее тебя был».

«Но не быстрее, — подумал мужчина и одним, легким движением вонзил кинжал в бок противнику. Тот откинулся назад, но, сцепив, зубы, устоял на ногах, и сделал выпад клинком.

Шпага вошла в тело, будто в масло, и пригвоздила мужчину к деревянной двери. Кровь хлынула сразу — алая, быстрая. «Как река, — успел подумать мужчина.

Ворон, наклоняясь к нему, зажимая рану рукой, шепнул: «Гори в аду, Матвей Федорович».

Роде посмотрел на судорожно дергающегося человека и спросил изумленно: «А мы куда?».

— А мы в Англию, герр Карстен, и побыстрее, — ответил Степан, морщась от боли. «Ее Величество королева Елизавета предлагает вам работу».

Эпилог

Флоренция, июль 1576 года

На улице было совсем тихо и еще не жарко — едва взошло солнце. Петя привалился к стене дома на углу того самого незаметного проулка, и снял медальон — внутри была прядка мягких, каштановых волос.

Украшение ему передали на брюссельском рынке в мае — какой-то человек в одежде купца толкнул Воронцова, и долго извинялся, раскланиваясь перед ним. Петя проверил кошелек — все было на месте, и вдруг похолодел, почувствовав в кармане гладкое, тяжелое золото.

Вернувшись в свои комнаты, он долго перечитывал записку от Джона, а потом, уронив голову на руки, просто смотрел на долгий, нежной зелени закат, вспоминая ту августовскую ночь во Флоренции, и как она считала что-то на пальцах.

Потом он собрался, и пошел туда, где ему можно было появляться только, когда речь шла о жизни и смерти.

Они встретились с Джоном ранним утром, в пронизанном солнцем перелеске где-то на французской границе.

Джон посмотрел на лицо своего работника и еще раз возблагодарил Бога за то, что есть на свете Марта.

— Все хорошо, — сказал себе он, — ребенок родился, здоровый, он в безопасности, пусть Корвино доделает свои дела тут и едет их забирать. Потом Орсини вернется во Флоренцию, Джованни убьет его, и пусть Питер идет со своей Изабеллой под венец.

— Но ты не можешь сейчас ехать, — жестко сказал он тогда. «Сначала заверши то, что начал.

Поедешь в июле, как вы и договаривались».

— Там мой ребенок! — тихо, твердо сказал Воронцов.

— Я понимаю, — вздохнул Джон. «Право, Корвино, потерпи. Еще немного — и ты будешь в Тоскане. Увезешь их в Лондон, и сиди там с ними всю оставшуюся жизнь, пожалуйста».

— Ты не написал мальчик это, или девочка, — неожиданно сказал Петя. «Почему?»

Джон увидел глаза Пети и ворчливо сказал: «Потому что Изабеллу опекала настолько умная женщина, что даже я не знаю, — кто там родился. И так безопасней, поверь мне».