Вельяминовы. Начало пути. Книга 1
Шрифт:
«Вырос, — подумал Матвей, разглядывая Воронцова. «Не мальчик уже, смотри, и виски седые. А все равно — легкий, будто юноша. Не стареет. Возмужал, вот. Но глаза все такие же — ровно ангел небесный. Красавец он все же, каких поискать. И умен, мерзавец, — впрочем, он всегда таким был».
«Не стареет, — потрясенно сказал себе Петя. «Сколько лет с Кракова прошло — шесть? А он все такой же — больше тридцати не дашь. И седины нет, впрочем, с него станется — может, он волосы красит».
— Не крашу, — усмехнувшись, сказал Матвей.
— Что? — очнулся Воронцов.
— Волосы
— Погода улучшилась, — невинно заметил Петя, все еще не отводя глаз от Матвея.
«Потеплело».
— Да, — тот прошелся по комнате. «Ну что ж, пора и за стол».
— Милости прошу, — позвала их герцогиня. «Обед подан».
— А королева Елизавета, должно быть, очень красивая! — вздохнула Маша, когда подали третью перемену — марципан. «Вы ее видели, герр Питер?».
— Только издали, — спокойно сказал тот. «В молодости она была удивительно хороша, сейчас ей все-таки уже к пятидесяти. Я слышал, герр Матиас, — повернулся он к Вельяминову, — что ваш царь Иван предлагал ей руку?
— Да, — Матвей поискал глазами вилку, и, не найдя, вздохнув, сказал Маше: «Все же стоит, дорогая сестрица, завести столовые приборы — в Европе давно уже не едят пальцами, не правда ли, герр Питер?».
— Не едят, — согласился тот, разливая вино. «Попробуйте вот это, фрау Мария — это белое, очень хорошо подходит к сладкому. А как обстоят дела у сыновей царя? — Воронцов, чуть улыбаясь, смотрел на Матвея.
— Очень хорошо, — тот изящным движением отрезал маленький кусок марципана.
— Но ведь, насколько я помню, у них так и нет детей? — Питер вскинул бровь.
— Они еще молоды, — Матвей вытер губы и поднялся. «Да и самому царю нет еще пятидесяти, герр Питер, у него могут еще родиться наследники. Предлагаю партию в карты, — радушно сказал Вельяминов. «Вы ведь играете, герр Питер?».
— Конечно, герр Матиас, — сказал Воронцов, подавая руку герцогине.
«Не дала еще», — подумал Матвей, тасуя колоду, и глядя на раскрасневшиеся щеки Маши Старицкой. «Но, если бы не я — она бы прямо тут под него легла, смотрит-то как — ровно никого, кроме него на свете и нет. Ну что — вовремя я сюда приехал».
Маша, чуть вздохнув, подняла васильковые глаза, и робко сказала: «Герр Питер, если уж мой родственник здесь — зачем вам ехать в Виндау? Путь долгий, уже за полночь — оставайтесь, места тут на всех достанет».
В неверном свете свечей комната казалась совсем необжитой — за ставнями гулял резкий восточный ветер, пахло пылью и воском. Воронцов поймал спокойный, холодный взгляд Матвея и медленно ответил: «Ну, если я вас не стесню…»
— Что вы! — ахнула Маша. «Нисколько. Я пойду комнату вам приготовлю». Зашуршали юбки, и Воронцов тихо сказал: «Десять талеров».
— Что десять талеров? — удивился Матвей.
— Ты мне проиграл десять талеров, — лазоревые глаза улыбнулись.
— Кому не везет в картах, — наставительно сказал Вельяминов, отсчитывая серебро, — тому везет в любви. Спокойной ночи, герр
Матвей отложил купленный в Риге томик Ронсара и прислушался. Где-то неподалеку чуть заскрипели половицы.
Он встал и подошел к окну. Огромная, черная равнина — без единого огонька, уходила куда-то вдаль, и он поежился, думая о том, что где-то там, на востоке, за лесами лежит Москва.
— И так всегда? Всегда одному? — подумал он, ощущая лбом холод ставни. Он внезапно вспомнил Ефимию, и, вздохнув, сказал: «Господи, ну забрал ты ее у меня, дак я знаю — то моя вина была. Не наказывай ты меня больше, прошу».
Матвей взял свечу, и, осторожно открыв дверь, постучался в опочивальню Маши. Там, — он застыл, затаив дыхание, — было тихо. Он чуть нажал на ручку, и остановился на пороге — камин еле теплился и большая, старая кровать была пуста.
Ему снилась Марфа. Она лежала у него на груди, рассыпав бронзовые волосы, зевая, и, приподняв голову, вдруг сказала: «Как вернешься из Курляндии своей, я травы пить брошу.
Девчонкам уже зимой три года будет, пора нам следующего рожать.
— Или следующую, — усмехнулся он, гладя ее пониже спины — там все было так же, как пятнадцать лет назад. Он чуть шлепнул жену и прошептал: «Руку ведь отбить можно, и как это ты так ухитряешься?».
— А я, Петька, хоть и маленькая, да крепкая, сам знаешь, — Марфа потянулась и поцеловала его в губы. «Нет, в этот раз я нам мальчишку принесу, такого, как ты, синеглазого. Тебе же дело надо кому-то передавать».
— Я, когда думал, что умру, там, в Италии, — смешливо сказал он, — себя успокаивал тем, что ты за Федьку управлять будешь — ты ведь и так, когда меня нет, тут всем распоряжаешься. И успешно, надо сказать.
Он с удивлением увидел, что жена чуть покраснела.
— Что? — ласково спросил Петя.
— Ну, — протянула жена, — от владельца «Клюге и Кроу» такое услышать — вещь редкая. Ты же у нас хозяин требовательный.
— Очень, — медленно сказал он, и, потянувшись, перевернулся. «Я, Марфа, сейчас покажу тебе, какой я требовательный», — он провел губами по ее щиколотке и дальше, — вверх, туда, где все было гладким и горячим.
— Еще, — попросила Марфа.
— Да я только начал, счастье мое, — успокоил ее муж. «Уж не волнуйся, до рассвета ты у меня не заснешь, не позволю».
Он проснулся от поцелуя — нежного, будто кто-то водил лепестком цветка по его губам. Еще в полудреме он погладил густые волосы и шепнул: «Счастье мое, это ты?».
— Я, — тихо ответил женский голос, и он, открыв глаза, застыл, боясь даже пошевелиться.
Рыжеватые косы были распущены и в свете единой свечи в ее глазах играли озорные искорки. Смятая рубашка лежала на полу.
У нее была маленькая, девичья грудь. Маша потянулась к нему и тихо сказала: «Вот, я и пришла».
Матвей выругался сквозь зубы и, обернувшись к двери, подумал: «Ну не к Петьке же в опочивальню ломиться, стаскивать его с моей любезной родственницы. Как бы Машка завтра с ним вместе в Ригу не отправилась, а оттуда — в Лондон. Там ее уже никому не достать — даже мне, тем более, если повенчаются они.