Вельяминовы. Начало пути. Книга 2
Шрифт:
— Я так хочу, шейне мейделе, — усмехнулся Федор, и она, подчинившись, перевернувшись на живот, вздрогнула и застонала. «Терпи, — он прижал растрепанную, вороную голову к полу.
— Я вся твоя, вся, — еле слышно сказала Мирьям. «Делай со мной, что хочешь».
— Сделаю, — ответил он сквозь зубы.
Она лежала, отвернувшись от него, держа его руку, и вдруг сказала, прижавшись к ней губами: «Я окрещусь, я сделаю все, что надо. Я уйду к вам и больше никогда ни о чем не вспомню. Ты только позови меня».
Лиза посмотрела на лотки, усеивавшие рыночную площадь, и весело
— И купи, — нежно согласился муж. «Что хочешь, то и купи, слава Богу, в деньгах недостатка нет, хоть мы и шкатулку не трогаем».
— И не надо, — согласилась Лиза, беря его под руку. «Пусть на черный день останется. Вот, — она улыбнулась, увидев лоток с деревянными, раскрашенными в яркие цвета игрушками, — давай девочке купим".
— Я такое баловство, и сам могу вырезать, — усмехнулся Федя. «И потом, может, это мальчик у нас?».
— Мальчик тоже порадуется, — улыбнулась жена.
— Ну, — сказал Федор, — отсчитывая деньги, — тебе тоже какой-нибудь подарок нужен, Лизавета.
А то я сейчас, как синагогу закончу, в Мир уеду, там до снега все завершить надо. А ты тут одна с маленьким будешь, кто о тебе позаботится? Пойдем, я там зеркальца видел, серебряные, немецкие, тебе понравится. И леденцов тебе куплю».
— Да я и так уже вон, — запротестовала Лиза, показывая на свой живот, — как замковый холм, а то и больше.
— Нечего, — добродушно ответил муж, — ешь все, что тебе нравится. А ты же сладости любишь, я знаю.
— Люблю, — смешливо согласилась Лиза, и, оглянувшись вокруг, — за лотком никого не было, — привстав на цыпочки, быстро поцеловала Федю в щеку.
— Ну, вот и славно, — он нагнулся и провел губами по теплым, горячим от августовского солнца волосам.
Мирьям стояла за углом улицы, комкая чуть дрожащими пальцами край передника. Накрыв стол для субботнего обеда, — свекор еще был в синагоге, с другими стариками, — она выскользнула из дома и побежала к площади.
Его видно было сразу — не было в городке человека выше Теодора. Он вел под руку ее — толстенькую, раздавшуюся в груди и бедрах, и Мирьям, опустив глаза, посмотрела на свой высокий живот, — она носила изящно и легко, и оставалась стройной и быстрой.
Ребенок чуть двинулся, и девушка тихо прошептала: «А если ты от него? Господи, ну хоть бы темненький был, ведь никого нет с рыжими волосами, ни у меня, ни у Хаима, он сразу поймет ведь. Он же со мной сразу разведется, и что мне делать тогда, куда идти, — без денег, с младенцем на руках?».
Его жена рассматривала зеркальца и что-то сказала, подняв голову — она была много ниже Теодора. Он рассмеялся и достал кошелек.
— Она может умереть родами, — вдруг, холодно, подумала Мирьям. «Ребенок пусть живет, это его кровь, я буду любить его, как своего. Только она. Я тогда сразу убегу к нему, босиком, ночью, и окрещусь. Пусть мой муж делает, что хочет, его светлость, и ксендз не позволят тронуть христианку. А потом обвенчаемся, и все будет хорошо».
Девушка бросила последний взгляд на Теодора и вспомнила, как еще весной, после смерти свекрови, они встретились в избе. «Ты ведь не отсюда, — вдруг сказал он, лаская ее, прижимая
— Как его зовут? — задыхаясь, чувствуя его властную руку, спросила Мирьям.
— Авраам Судаков, — ответил Теодор, и она, распластавшись под ним, засмеялась: «Это мой отец».
Он даже не прервался, только потом, когда она уже стояла на коленях, он поднял ее за подбородок и сказал, вглядываясь в покорные глаза: «Мне все равно, слышишь?». Мирьям только кивнула — говорить она не могла.
Свекор лег отдохнуть после обеда, а она, возясь на кухне, услышала легкий стук в ставню.
«Я сейчас еду в Мир, — сказал Теодор, и потянув ее к себе, поцеловал. «Приходи на дорогу, там, где мост, я буду тебя ждать».
Мирьям прижалась губами к его руке и подумала: «Надо его жену пригласить завтра сюда, она же говорила, что хочет рыбу научиться готовить. Как Шабат выйдет, сделаю, все, что надо, и завтра утром схожу к ней».
— Хорошо, — вслух сказала она. «Я сейчас».
В лесу было тихо, и она, пробираясь по узкой тропинке, услышала ржание привязанной к дереву лошади. «Иди сюда, — приказал Теодор, и она, как всегда, оказавшись рядом с ним, забыла обо всем.
— Давай убежим, — сказала Мирьям, когда он расстегивал на ней платье, — медленно, целуя ее волосы, шею, плечи. «Я прошу тебя, любимый, потому что иначе…, - она не закончила и застонала, поворачиваясь лицом к стволу дерева, обнимая его, раздвигая ноги.
— Может быть, это его ребенок, — сказал ей мужчина сзади. «Подожди».
Она заплакала, царапая ногтями кору: «Пожалуйста, ну пожалуйста, я так хочу тебя!»
— Потерпишь, — он опустился на колени, и девушка, задрожав, прокусила губу. Потом, когда Мирьям повернула голову, через плечо, Теодор, поцеловав ее, сказал: «Даже кровь у тебя сладкая, счастье мое».
Вечером, проводив свекра на молитву, дождавшись, крупных, как горох, летних звезд, что засверкали на темном небе, Мирьям аккуратно написала на трех листках бумаги одно и то же имя. Она поставила в очаг маленький горшочек с молоком, и, когда оно стало закипать, что-то шепча, бросила туда бумагу. Молоко сразу утихло, и она, сидя при свече, что-то шепча, смотрела, как распадается бумага на хлопья, становясь невидимой.
Дождавшись, пока горшочек остынет, девушка аккуратно перелила молоко в глиняную фляжку, и укрыв косы платком, сложив все, что ей было нужно, в мешочек, пошла в сторону кладбища.
— Вот так, — сказала Мирьям, глядя на ловкие руки пани Эльжбеты. «Вы все правильно делаете. А теперь мы щуку нафаршируем, и поставим томиться на маленький огонек. Вам когда рожать-то?».
— Да уж недели через две, — вздохнула Лиза, — с Божьей помощью. А вам, пани Мирьям?
— Чуть раньше, — красивые, тонкие губы цвета спелого граната раздвинулись в улыбке. «Вам хорошо, пани Эльжбета, ваш муж здесь, а мой, как в июле уехал, так только к нашему Новому Году и вернется, он из Гродно гонца прислал, что, мол, надо еще в Литву съездить, там тоже суд заседает».