Вельяминовы. Начало пути. Книга 2
Шрифт:
— Может быть, вы тоже хотите печенья, сеньор Антонио? — предложила девочка, показав ему атласный мешочек. «Это я сама пекла, с миндалем!»
Устроив их у себя в комнате, офицер сказал: «Сейчас велю принести лимонада, у нас свежий, и вы, сеньора Марта, меня угостите».
— Может быть, мне самой сходить? — поднялась Тео. «За лимонадом».
Сеньор Антонио тут же вскочил, покраснев, и замялся: «Я должен был подумать, такая жара!
Я сейчас сам все принесу, быстро. Простите меня».
Он вышел, а Тео спокойно сказала
Проводив глазами спину Марты, женщина открыла деревянный шкаф, что стоял у стены и, сняв с гвоздя связку ключей, — рядом висело еще несколько одинаковых, — спрятала ее за корсет.
— Хорошо, что грудь большая, — усмехнулась Тео про себя, и, подняв глаза, услышала шаги сеньора Антонио.
Допив лимонад, она улыбнулась и, поправив серебряную сетку, что закрывала темные локоны, спросила: «Может быть, синьор Антонио, передать печенья тому заключенному англичанину, мне муж о нем рассказывал? Он, конечно, еретик, но праздник есть праздник».
— Его все равно завтра расстреляют, сеньора Тео, — усмехнулся офицер, — но давайте, пусть хоть перед казнью поест домашнего. Пойдемте, я вам его покажу, его как раз недавно привели от губернатора. А сеньора Марта пусть тогда раздаст милостыню здесь, да? — предложил сеньор Антонио.
— Решили не отрубать ему голову? — спросила Тео, спускаясь вслед за офицером по узкой каменной лестнице.
— У нас нет палача, — вздохнул сеньор Антонио, — а ждать из Мехико — времени мало. Эти английские собаки такие хитрые, за ними глаз да глаз нужен. Поручать кому-то из наших солдат — он только дольше промучается, простите за грубость.
— Ну, — заметила сеньора, чуть подняв шелковые юбки, — как по мне, сеньор Антонио, так хоть бы они все горели в аду, — она перекрестилась и добавила: «Но все равно, надо быть милосердным и к грешникам».
— Вот он, — начальник караула достал шпагу и, протянув ее через решетку, приподнял избитое, в засохшей крови лицо.
— Тебе печенья принесли, англичанин, — ухмыльнулся офицер, — благодари сеньору Тео, она у нас набожная и добрая.
Ник с усилием открыл глаза.
Это было видение. Она стояла, высокая, стройная, в платье зеленого шелка, отделанном кружевом, и на смуглом лице мерцали, переливались такие же зеленые глаза. Тогда ему было шесть, а ей — десять, и она задавалась, задирала нос, и вообще — была невыносима.
Видение чуть дрогнуло длинными ресницами и посмотрело на него. Красивая голова чуть кивнула в сторону выхода — незаметно. Николас Кроу глубоко вздохнул и, пошарив по полу скованными руками, найдя брошенный ему мешочек с печеньем, — улыбнулся.
Себастьян сидел в кабинете, когда жена, осторожно открыв дверь, внесла на серебряном подносе кубок с прохладным питьем. Она присела на ручку кресла, и, улыбнувшись, поцеловав его в щеку, спросила: «Пишешь в Мехико?».
— Да, — он отложил перо и потянулся. «Мы
Тео полюбовалась лунной дорожкой, что лежала на тихой воде океана и сказала: «Я тебе лимонад сделала, такой, как ты любишь, с вербеной, несладкий. Хоть и вечер, а все равно — жарко».
— Ты у меня самая лучшая, — искренне ответил Вискайно, и, выпив бокал до дна, зевнув, посыпал чернила песком. «Утром закончу, — он поднялся и еще раз зевнул. «Пойдем, милая, а то мне еще завтра на казнь ехать, а это дело долгое».
Он заснул сразу, мгновенно, как только его голова коснулась большой, кружевной подушки.
Тео лежала рядом, на спине, смотря на высокий, беленый потолок, и вдруг вспомнила, как давно, в Лондоне, синьор Бруно учил ее считать в уме. Она делила и умножала, пока, приподнявшись на локте, не увидела, что Себастьян крепко спит.
В доме было тихо, из детских спален доносилось мерное дыхание. Даже попугай, — и тот дремал, под наброшенной на клетку шелковой пеленой.
— Хорошее снадобье, — холодно подумала Тео, закутываясь в плащ, открывая ворота. «Не зря я дружбу с индейцами вожу. Как говорит Себастьян — это христианская добродетель — помогать нищим и обездоленным».
Она обернулась на темный, спящий дом, и легко побежала вниз, по дорожке, что вела к городу.
Тюрьму ночью не охраняли, — когда она спросила у Себастьяна, еще давно — почему, тот рассмеялся: «Да там и стеречь некого, пара воров, и все. Не сбегут они никуда, замки крепкие».
«Вряд ли ради англичанина поставили отдельный караул», — подумала Тео, притаившись за углом переулка, осматривая здание. «Точно, никого». Она скользнула на крыльцо, и, быстро подобрав нужный ключ, вошла внутрь.
Ник услышал шаги на лестнице и насторожился. Вечером ему не принесли еды — это означало, как ему рассказывал отец, еще в молодости сидевший в тюрьме в Панаме, что завтра его казнят. «Ну, ничего, — подумал капитан Кроу, — может быть, удастся вскочить на лошадь, вырвать у кого-нибудь мушкет…, А если не удастся… Тогда останется один Майкл, а он и так с отцом не разговаривает. Когда же это было? Да, он как раз из похода своего вернулся, к Ледяному Континенту. Нам пятнадцать лет почти уже стукнуло».
— Я бы хотел, чтобы вы познакомились с моей женой, — устало попросил отец, и Ник, посмотрев на его утомленное лицо, ответил: «Конечно, папа».
Майкл стоял у окна отцовского кабинета, засунув руки в карманы, рассматривая шпиль Святой Елены. «Я не собираюсь знакомиться с очередной шлюхой, — буркнул брат. Отец встал, и, засучив рукав рубашки, велел: «А ну подойди сюда!»
Майкл повернулся и Ник увидел, что красивое лицо брата искажено ненавистью. «Мне не десять лет, — процедил он сквозь зубы, — и ты меня больше не изобьешь в кровь, как тогда, на Санта-Ане.