Вельяминовы. Начало пути. Книга 3

Шульман Нелли

— Они тихие уже, — вздохнула Белла. «Скоро, значит».

Марфа посмотрела на румянец, что залил лицо девушки и ласково сказала: «Не переживай.

Вон, Рэйчел как быстро родила, ты же сама видела. На рассвете началось, а к обеду уже два новых внука у меня появились. А теперь правнуков жду, — она погладила Беллу по щеке.

Та подошла к мишени и выдернула из нее стрелы. «И не переваливается совсем, — подумала Марфа. «Ну да она хорошо носит, девочка молодая, волноваться нечего».

— А у дедушки Мэтью сын, — восторженно сказала Белла, когда они, с луками

на плече, уже завернули за угол дома. «Ему же семьдесят восемь в этом году».

— Моему деду семьдесят пять было, — заметила Марфа, — как у него последний ребенок родился, тетка моя, госпожа Горовиц, что в Кракове живет.

Она обернулась, и, посмотрев на весело журчащий, разлившийся по лугу ручей, подумала с привычной болью в сердце: «Вот тут Федя водяную мельницу и строил. Господи, да увижу ли я сына своего, Лизу увижу ли? Вроде тихо на Москве стало, пусть хоть бы письмо прислали».

Марфа открыла внучке тяжелую парадную дверь и, бросив шляпу на кедровый сундук, посмотревшись в круглое зеркало в причудливой, серебряной оправе, услышала веселый голос племянницы: «Brochet au Four, как ее в Париже делают, и пирожное с марципаном.

Мойте руки!»

— Вот, — сказала миссис Стэнли одобрительно, когда Белла устроилась на краю стола, — больше гулять тебе надо, девочка. А сейчас поешь, и спать ложись.

Белла выразительно закатила глаза, и, накладывая себе рыбу, ответила: «Миссис Стэнли, только старики спят после обеда».

— Я не старик, — Марфа окунула свежий хлеб в соус и отпила белого вина из серебряного бокала, — а все равно — сплю. Так что не спорь, — она подмигнула внучке и подумала: «Ну, вот и славно. Как все в опочивальни разойдутся, можно будет, поработать, наконец. А Джон приедет, мы с ним обсудим — как лучше на Москву весточку послать».

Она засучила рукава белой, льняной рубашки и одобрительно заметила: «Такую щуку и его Величеству не стыдно на стол подать. Мистрис Мак-Дугал, вы мне потом кофе в кабинет принесите, хорошо?»

Шотландка кивнула, и Марфа услышала сладкий голос Беллы: «Вы же собирались спать, бабушка».

— Вот как кофе выпью, так сразу и засну, — пообещала женщина и все за столом — расхохотались.

Хосе ощупал красное, воспаленное, распухшее колено и сказал: «Ну, все понятно, ваше величество. Штатгальтер страдает той же болезнью, поэтому снадобье, — он обернулся и подал Якову хрустальный, закрытый серебряный пробкой флакон, — уже проверено».

Яков посмотрел на темную жидкость и недоверчиво спросил: «Что это?»

— Настойка безвременника осеннего, — Хосе стал ловко забинтовывать колено шелком. «Так лечили подагру еще египтяне, я научился ее делать, когда жил в Каире. Также этот лекарственный сбор рекомендуют Диоскорид в De Materia Medica, ибн Сина и Амбруаз Паре. Три раза в день, после еды, — Хосе стал мыть руки в фарфоровом тазу.

— И все? — Яков повертел флакон.

— Нет, ваше величество, — вздохнул Хосе, надевая простой, черной шерсти камзол. «Я придерживаюсь того мнения, что многие болезни человеческого организма могут быть вылечены просто изменением образа жизни».

— Мне

больно ездить на лошади, — ворчливо сказал Яков. «И в теннис я не играл, с тех пор, как…, - он показал на перевязанную ногу.

— Разумеется, больно, — согласился Хосе. «Однако, если вы последуете моим советам, то воспаление больше не вернется, обещаю вам. Вы сможете охотиться, и заниматься верховой ездой. Речь идет о еде».

— Я слышал, — усмехнулся король. «Ваш соплеменник, этот месье Монтальто, что лечит Марию Медичи, запретил ей пирожные и булки. Она теперь не задыхается на каждом шагу, и может сама подняться из кресла».

— Королеве Марии Медичи, — Хосе улыбнулся, — нет сорока, она молодая женщина. А вы, — он оглядел Якова, — не достигли пятидесяти. При соблюдении моих рекомендаций вы еще тридцать лет проживете, ваше величество.

— Я и так не люблю сладкое, — заметил Яков, отхлебнув вина из золотого кубка.

Хосе отобрал у него бокал. «Умерить употребление вина, мяса и рыбы, ваше величество, — и через год вы себя не узнаете».

— Что же мне есть? — обиженно спросил Яков.

— Овощи, — Хосе рассмеялся. «И простой, ржаной хлеб. Подагру, как известно, называют «болезнью богачей», и верное, ваше величество, я не видел еще ни одного крестьянина, который бы ей страдал».

— Вы лечите крестьян? — заинтересовался Яков.

— Разумеется, — Хосе стал собирать свою сумку. «Я врач, я давал клятву лечить всех, ваше величество. Я сейчас еду в деревню, в усадьбу де ла Марков, но, если что — сразу отправляйте гонца, я немедленно вернусь».

— Да, — Яков поднялся, и, прихрамывая, подошел к окну, что выходило в парк, — Экзетер мне говорил, что его жена должна родить. «Смотрите, — он повернулся и погрозил Хосе пальцем, — чтобы получился мальчик, его светлости нужен наследник, а лучше — двое. Вон, у этого Питера Кроу, вы мне говорили, — тридцать лет ему этим годом, а уже трое сыновей. Так и надо. И у вас, кажется, сын?

— Да, — улыбнулся Хосе уже у двери, — ему два в декабре исполнилось, ваше величество.

Он поклонился и вышел, а Яков, тяжело вздохнув, подумал: «А у меня один Чарльз остался.

Ну, хоть выправился мальчик, этот мистер Джозеф его осматривал, сказал — совершенно здоров. А что роста маленького — это ничего, еще вытянется, тринадцати лет не было. Ну ладно, сейчас Экзетер вернется, — и будем о сватовстве разговаривать».

Он позвонил в колокольчик и сказал: «Позовите герцога Корнуольского. И если герцог Экзетер приедет — немедленно ко мне».

Яков все еще стоял у окна, когда сзади раздался робкий голос: «Вы себя лучше чувствуете, батюшка?»

— А и, правда, — подумал король, — поговорил с этим мистером Джозефом и легче стало.

Хороший он лекарь, конечно, ну да я подумаю — как его наградить».

Он обернулся и, улыбаясь, ответил: «С Божьей помощью, Чарли, осенью с тобой на охоту поедем». Невысокий, красивый, изящный мальчик, темноволосый, в шитом серебром камзоле, поклонился. Он, покраснев, сказал: «Да я подожду, батюшка, вы, главное — выздоравливайте».