Вельяминовы. Начало пути. Книга 3
Шрифт:
— Спасибо, — женщина вытерла лицо и отпила лимонада. «Но там было так много людей, а я, и мой сын хотели бы помолиться сами, в одиночестве. Семьей, ведь нас так мало осталось, а теперь и Беллы нет. Я, конечно, внесу пожертвование в память моего брата, святая мать.
Можно нам будет зайти в церковь?
— Разумеется, — настоятельница коснулась красивой, маленькой, блистающей алмазами руки.
Марфа поправила капюшон плаща и заметила:
— Видите, я даже взяла с собой тот плащ, который я носила, когда была
— Правильно, сеньора Марта, — одобрительно заметила настоятельница, — любая вещь, которая побывала на Пути Святого Иакова — от нее исходит благодать.
— Я это чувствую! — горячо согласилась женщина. «Чувствую благодать, которая хранит Себастьяна на небесах. Мой сын должен был уже вернуться…, - она поднялась и достала из бархатного мешочка шелковый кошелек, — мы совсем недолго проведем в церкви, ведь уже вечереет. Вот, примите этот скромный взнос, — Марфа перекрестилась, — поминайте моего брата в своих молитвах.
— Оставайтесь там столько, сколько вам надо, — твердо ответила настоятельница, искоса взглянув на туго набитый кошелек. «Тоже золото, наверное, — холодно подумала она. «Да, видимо, много грехов было у сеньора Себастьяна, раз она так заботится о устройстве его души».
— Я пошлю к вам сестру Аннунциату, — продолжила монахиня, — она поиграет вам, пока вы будете молиться.
— Храни вас Господь, — искренне ответила Марфа, набрасывая капюшон на бронзовые волосы.
— Хорошо, что сегодня с утра рынок был открыт, — подумала женщина, выходя вслед за настоятельницей на каменную галерею, помахав рукой Дэниелу, что ждал у ворот, — вовремя удалось купить преисполненный благодати плащ.
Марфа незаметно потерла шею — грубая шерсть кусалась, и неслышно сказала Дэниелу, взяв его под руку: «Верджинел на балконе, за решеткой, я сегодня за обедней посмотрела, как сюда пришла. Поднимешься по боковой лестнице, она тебе откроет».
— Не откроет, — стиснув зубы, ответил внук.
— А этого ты не знаешь, так что молчи, и делай, как велено, — приказала Марфа и громко добавила: «Боже, святая мать, как тут хорошо, как спокойно! Воистину, Иисус и его святые осенили вашу обитель своим благословением».
Эухения посмотрела вниз — женщина стояла на коленях перед статуей Святой Мадонны, держа в руках свечу. Уже вечерело, и в открытые окна церкви был виден багровый закат.
— Потом будет ночь, — равнодушно подумала Эухения. «И утро. И ничего не изменится, ничего, никогда. Нельзя накладывать на себя руки, нельзя, это великий грех. Но как иначе, как жить с тем, что было?»
Она болезненно, глубоко вздохнула и сев, за верджинел, робко спросила: «Что вам поиграть?»
— На ваш вкус, — донесся до нее нежный голос.
Женщина помедлила и, положив пальцы на
— Да, — вспомнила Эухения, — как раз в тот день мы ее с Беллой разучивали. А потом я на рынок пошла, а потом, — пальцы дрогнули, но женщина справилась с собой.
— Не хочу, не хочу об этом думать. Так вот он о ком тогда говорил — о Белле. Он вернулся, да, — розовые губы горько улыбнулись, — за ней вернулся. А я была так, для развлечения. Ну, продолжай, — велела она себе, — продолжай. До конца дней своих не получишь прощения.
Дэниел сжал пальцы на эфесе шпаги и мимолетно подумал: «И вправду, меньше болят.
Господи, — он перекрестился, — помоги мне. Пожалуйста, пусть она меня простит, я никогда, никогда больше ее не оставлю, я обещаю. Пусть простит, Господи.
Юноша поднялся по витой деревянной лестнице и тихо сказал темному силуэту, что виднелся за решеткой: «Здравствуй, Эухения, здравствуй, любовь моя».
Она застыла, оборвав мелодию, и глухо ответила: «Уходи, и не появляйся здесь больше».
— Эухения, — он опустился на колени, — я прошу тебя! Я виноват, я знаю, но я больше никогда, никогда тебя не покину. Пожалуйста, давай уедем отсюда, — Дэниел помолчал и попросил:
«Пожалуйста, любимая!»
Она, не сказав ни слова, встала, и, повернувшись, приникла лицом к деревянной решетке.
— Эухения, — прошептал Дэниел, — открой мне, я приехал за тобой, пожалуйста.
Огненный луч заката осветил галерею и Дэниел увидел, что в ее карих глазах стоят слезы.
— Нет, — едва слышно ответила она, — нет, Дэниел. Я должна искупить свою вину.
— Уходи, — она, было, стала отворачиваться, но юноша протянул к ней руку: «Эухения, ты ни в чем, ни в чем, не виновата, что ты говоришь!»
— Я шлюха и убийца, — жестко проговорила она. «А теперь — уходи».
Женщина вернулась к верджинелу и Дэниел, уронив голову в руки, слыша эхо музыки под сводами церкви, — заплакал.
Он посмотрел на ее стройные, покрытые рясой плечи, и, вдруг, встав, выпрямившись, сжав ноющие пальцы, сказал:
— «Вот что, Эухения. Я тебя люблю. Что бы там ни было — я буду любить тебя всегда, пока мы живы. Поэтому ты сейчас откроешь эту проклятую решетку, слышишь? Иначе от нее, да и от всего вашего монастыря, — Дэниел усмехнулся, — камня на камне не останется.
Женщина замерла, и Дэниел услышал тихий, жалобный плач. Она опустила покрытую вуалью голову на клавиши, и прошептала: «Но как? Как я могу, Дэниел?»
— Руками, Эухения, — спокойно сказал он. «Открывай, я тебя поцелую и заберу отсюда — навсегда».
— Ты не знаешь…, - она все сидела к нему спиной.
— Я привез тебе кольцо, — Дэниел вдруг улыбнулся. «Сейчас я тебе его надену, и потом ты мне все расскажешь, если хочешь».
Женщина всхлипнула, и, поднявшись, отперла дверь.