Вендетта для бешеного пса
Шрифт:
– Вот и хорошо, – кивнул отец, поднимаясь. Барти с сожалением закусил губу, снова обещая себе в следующий раз обязательно поговорить с отцом начистоту. Мистер Баркли подошёл к нему и похлопал по плечу. – Знаешь, твоя мама бы гордилась тобой.
Что-то кольнуло под рёбрами. Стало обидно вдвойне оттого, что отец не считался с ним, и оттого что манипулировал его чувством тоски по матери. Порой Барти казалось, что отец мстит ему таким изощрённым образом. Мстит за то, что рождение Барти стало причиной её затяжной болезни и последующей кончины. Сам Барти маму едва помнил.
Иногда Барти думал, что его робость перед девушками возникает именно из-за этого ощущения. Ведь девушки так слабы. В этой связи его не до конца осознанный интерес с парням, выглядел вполне логично. Но даже если себе Барти мог объяснить, откуда берётся то, чему бы не следовало браться, то вот окружающих его людей, семью и друзей, никакие объяснения бы не устроили. «Грешник и содомит», – так бы назвал его пастор, реши тот открыться ему. Остальные бы, вероятно, вообще не стали ничего говорить. Перестали бы даже смотреть в его сторону. Так что ему оставалось лишь гнать от себя странные мысли и изо всех сил притворяться нормальным.
***
– Закон есть закон, Реордон, мы не оберёмся проблем, если начнём торговать выпивкой из-под полы, – мистер Баркли сурово навис над столом, пытаясь донести свою мысль до оппонента. В этом споре им стал хозяин соседней лавки мистер Бёрк, торговавший вином до введения сухого закона (1).
Барти стоял в дверях лавки и наблюдал, как собравшиеся торговцы квартала один за другим меняют мнение, принимая сторону отца. Он думал, что будь у его старика такая возможность, он точно стал бы первоклассным адвокатом, ибо его дар убеждения был по-настоящему исключительным.
– Довольно лицемерно с твоей стороны, Мёрдок, говорить о законе, когда сам торгуешь втихаря мун шайном (2)!
– Я гоню только для своих, – мистер Баркли обвёл взглядом мужчин, собравшихся за столом. Те закивали в подтверждение его слов. – Ты же предлагаешь продавать контрабандный товар прямиком из Канады. Ты рискуешь обречь нас не только на проблемы с полицией и федералами. Даже дети знают, кому принадлежит подпольный алкогольный бизнес в Милуоки. Вы как знаете, а я не хочу навлечь на себя гнев Тони Гамбино.
Мужчина скрестил руки на груди в ожидании аргументов Бёрка. Тот, немного раздосадованный тем, что его предложение не нашло отклика, некоторое время молчал, покручивая пышные седые усы с рыжими следами от табака.
– Да кого вообще будут волновать пара десятков бутылок ирландского виски?! – воскликнул он наконец, хлопнув по столу открытой ладонью. – К тому же Стэнли Маклафлин обещал позаботиться о том, чтобы Гамбино не прознали про наши дела.
– При всём уважении, братья Маклафлины не самые надёжные партнёры, – вступил в разговор хозяин обувной лавки Дарби Уайт. – Уже десять лет я плачу им за крышу, но до сих пор они сумели защитить меня лишь от самих себя. Да простит меня Господь за эти слова,
Заявление старика Уайта вызвало недовольный ропот среди собравшихся. Ирландцы не любили и побаиваюсь сицилийцев, а потому старались не пересекаться с ними в делах. Мистер Баркли, опасаясь негативной реакции, поспешил успокоить всех.
– Друзья мои, никто не призывает вас вести бизнес с мафиози. Я уверен, что слова Дарби – не более чем патетика. И он всего лишь хотел подчеркнуть, что не стоит доверять Маклафлинам. Времена сейчас непростые. Мы все выживаем, как можем, потому я не требую от вас сиюминутного решения. Мы все должны хорошенько обдумать этот вопрос.
Мистер Баркли наконец обернулся к Барти. На его лице застыл немой вопрос.
– Я сдал экзамен, – улыбаясь, ответил Барти.
В глазах отца блеснули слёзы. Он быстрой поступью подошёл к Барти и обнял его. А затем подхватил его под руку и потащил к столу.
– Здравствуй, Бартоломи, – завидев его, кивнул отец Эбби, мистер Келли. – Как твои дела?
– Мой сын сегодня сдал последний вступительный экзамен в Чикагский университет! – гордо произнёс за него отец, сжимая плечо Барти. – Мой мальчик станет юристом!
Поочередно соседи и другие торговцы квартала вставали, чтобы поздравить и пожать Бартоломи руку. Впервые в своей жизни он ощутил себя полноправным членом какой-либо общности. И ощущение это оказалось невероятно приятным.
– Когда ты уезжаешь в Чикаго? – Эбби по-хозяйски навалилась локтем на прилавок.
– Поезд в воскресенье вечером, – ответил Барти, улыбнувшись. Ему всё ещё не верилось, что очень скоро для него начнётся совершенно другая, отличная даже от школы, студенческая жизнь.
– Ты, наверное, сразу забудешь обо мне, – она надула губы и театрально устремила взгляд куда-то вдаль, за пределы лавки, улицы и даже города. – Будешь ходить по клубам, слушать джаз, смотреть на длинноногих танцовщиц.
Барти закатил глаза. Ему студенческая жизнь представлялась совсем иначе. И он хотел было возразить Эбби, что всё совсем не так, и он будет занят по уши учёбой, но вдруг остановил себя. Настало время расставить все точки над «i».
– Послушай, Эбби, я давно хотел сказать тебе, – начал он и осознал, что это гораздо труднее, чем он думал. – Понимаешь, ты мой самый лучший друг. И я не думаю, что я смогу забыть о тебе даже спустя время. Но я не могу тебе пообещать, что не буду смотреть на других девушек.
Его слова были жестоки, но они несли освобождение для неё. Он никогда не сможет дать ей того, чего она ждёт от него, а значит, нет нужды тешить её беспочвенными надеждами. Эбби некоторое время смотрела на него, хлопая глазами, изо всех сил пытаясь постичь перевозбуждённым мозгом смысл сказанного Барти. Когда же это ей наконец удалось, одна за другой из глаз покатились слезинки. Барти обошёл прилавок и сочувственно положил ей руку на плечо. Он дорожил ей, и видеть её слёзы ему было неприятно.