Венец Чингисхана
Шрифт:
– Павел Васильевич так не думал. Не считал, что вы просто прибирали у него в квартире. Напротив, он считал, что вы его очень поддержали, скрасили его последние дни и помогли ему в каком-то очень важном деле. И по этой причине он завещал вам свою квартиру со всем находящимся в ней имуществом…
– Ничего себе! – выпалила я от неожиданности. – А как же Августа?
– Насчет Августы Васильевны здесь также есть указание. Павел Васильевич хотел, чтобы вы разрешили ей жить в этой квартире, если она сама этого захочет.
Я представила, как буду жить под одной крышей с Августой, и мне резко поплохело. Возникла даже мысль отказаться от наследства. Однако адвокат продолжил:
– …Но этот пункт завещания утратил силу, поскольку Августа Васильевна найдена мертвой.
– Как?! – удивленно воскликнула я. – И она в тот же день?
– Да, – адвокат кивнул. – Это очень странная история, она погибла, выпав из окна вместе с женщиной-искусствоведом, директором художественной галереи «Сфера». Обе разбились насмерть. Что Августа Васильевна делала в этой галерее, как они с той женщиной оказались наверху и что там случилось – неизвестно…
Тут у меня возник еще один вопрос.
– А как вы смогли узнать последнюю волю Павла Васильевича? Ведь он был парализован?
– Ну, у нас, адвокатов, тоже есть свои профессиональные приемы. Ведь нам очень часто приходится иметь дело с клиентами, способности которых ограничены в результате болезни или аварии. В общем, Динара Олеговна, если вам все ясно и у вас больше нет вопросов…
– Вопросов у меня нет, – поспешила я. – Но я хотела бы последний раз увидеть Павла Васильевича. Если он еще здесь.
– Да, он еще здесь. – Адвокат встал, вежливо взял меня за локоть и проводил в соседнюю комнату.
Павел Васильевич лежал на диване, как живой. Он был таким же, как тогда, когда я увидела его в первый раз, – значительное, породистое лицо, обрамленное густыми серебряными прядями, тяжелый, волевой подбородок, глубокие складки морщин. Несомненно, он и при жизни был красивым человеком, смерть же сделала его еще значительнее, словно проявив черты сильного характера. Только теперь на его лице застыло выражение покоя и умиротворенности, то выражение, какое бывает у человека, завершившего важное и трудное дело, дело всей своей жизни…
На полу возле дивана лежала старая потрепанная книга без обложки.
Та самая книга, которую я читала профессору по ночам. Она была раскрыта на одной из последних страниц.
Никогда не спит Каракорум, столица монголов, столица бескрайней империи, созданной великим Чингисханом. Даже глубокой ночью горят тысячи костров, возле них суетятся люди, раздается ржание лошадей, рев ослов и верблюдов, скрипят несмазанные оси телег и повозок. Кузнецы подковывают коней, оружейники точат сабли, мастерят короткие тугие луки из рогов яка, купцы считают деньги и проверяют тяжелые сундуки с товарами.
Только в верхний город не пускает простолюдинов стража.
В большой юрте хана Джучи, сына
Не все чингизиды остались довольны своей долей, но до поры они спрятали свое недовольство, улыбались друг другу, почтительно кланялись Джучи.
По кругу ходили золотые чаши с хмельным питьем, голоса становились все громче, речи – хвастливее. Чингизиды похвалялись друг перед другом своими боевыми подвигами, богатством оружия, числом преданных багатуров. Старый акын Джалал тронул струны, запел древнюю песню о золотой реке Алтын Су.
В углу сидел старый полководец Чингисхана Субедей, мрачно смотрел на молодых князей, думал, сохранят ли они империю, приумножат ли завоевания отца.
Вокруг огромной юрты несли стражу преданные воины из караульного отряда, зорко следили, чтобы никто не помешал пиршеству князей, никакой враг не приблизился к их шатру.
Рядом с этой юртой стояла еще одна – поменьше, но охраняли ее столь же тщательно, как юрту Джучи. В этой юрте хранилась казна покойного правителя и самые дорогие сокровища Чингисхана. Здесь были сундуки с золотом и серебром, драгоценные византийские чаши, золотое оружие правителей Хорезма, перстни и браслеты из далекого Хиндустана, украшенные россыпью самоцветов.
Часовой, охранявший юрту с сокровищами, увидел в темноте приближающуюся фигуру, закутанную в черный плащ.
– Кто идет?! – воскликнул воин, выхватив из ножен короткий хоросанский меч.
– Это я, Джелинай! – отозвался голос из темноты.
Стражник поднял факел, осветил человека в плаще и узнал в нем перса Джелиная, доверенного слугу кравчего Арды-нойона. Спрятал меч в ножны, спросил, что понадобилось персу в такой поздний час.
– Мой господин Арды-нойон велел срочно пересчитать золотые греческие сосуды. Новый Великий Хан потребует от него отчета, а старый перечень истрепался.
– Проходи! – Часовой отступил в сторону, подумав, что и у важных сановников нет покоя. Чем выше должность, тем больше ответственность. Чем выше взберешься, тем ниже придется падать…
Эта мысль была последней в его жизни.
Поравнявшись с часовым, Джелинай внезапно вытащил из-под плаща длинный кинжал дамасской стали и вонзил его в горло воина, под завязки медного шлема. Монгол охнул и повалился на землю, как тяжелый сноп пшеницы.