Венец Прямиславы
Шрифт:
Никто их не тревожил, и девушки, заболтавшись, так и сидели перед окном: Прямислава с недочесанной косой слушала, а Забела бойко рассказывала, стоя посреди горницы с гребнем в руке.
– Может, и нашим в Веретенье окреститься бы? Может, дела бы лучше пошли! – говорила Забела. – А то ведь как сглазил кто: корова одна сдохла, другую в лесу волки задрали, да дед топором себе по руке рубанул – помер, кровь испортилась. Потом вымокло наше поле, ну, тогда отец у Радовида и взял гривну. Никто ему не хотел давать, не верили, что вернет, а купец дал, он богатый, что ему гривна, даже если бы и
– Ничего, глядишь, разорится, его самого на том же торгу за долги продадут со всеми домашними! – заметила Анна Хотовидовна. – Все под Богом ходим!
– Ну, он отцу дал, да рост назначил треть в год, а у нас изба сгорела! Еле-еле сами выскочили, а свинья так и сгорела! Хорошая свинья была, в самый раз колоть! Меня сватать приезжали из Плеши, а как узнали, что приданое все пропало, так и назад! Ивку, Лаготину дочку, взяли туда, ну, вредина! – Забела погрозила кулаком куда-то в пространство, видимо все еще сердясь на соседку, перехватившую ее жениха.
– Тебе парень-то нравился? – улыбаясь, спросила Анна Хотовидовна.
– Да кому же его глазки-то поросячьи понравятся? – Забела усмехнулась. – А жили они хорошо, скотины всякой у них пропасть! Ни разу долгу за ними не оставалось.
– Ну, мы тебе тут другого жениха подберем, еще лучше! – утешила боярыня. – Мало ли тут парней во дворе!
– Я с княжной ни за что не расстанусь! – Забела решительно тряхнула головой. – Куда она, а я при ней, хоть в омут! Выйдет она замуж, и я там же где-нибудь, иначе никак!
– Да я, считай, еще замужем! – Прямислава вздохнула. – Разведут ли еще нас, не знаю! Все-таки кого Бог соединил, тех человек да не разлучит!
– А что он, злой был муж? – с любопытством спросила Забела. – Дрался?
– Драться не дрался, я его не видела почти никогда. А вот…
Прямислава запнулась: ей было неловко говорить о блудодействе мужа.
– Холопок любил, а к жене и по праздникам недосуг было зайти! – пояснила Зорчиха.
– Холопок? И все подарки, значит, им, и детей их любил? Обещал все им оставить? – с пониманием спросила Забела. В ее глазах любвеобилие князя Юрия его не порочило, но вот предпочтение, отдаваемое холопкам перед знатной женой, конечно, было оскорблением.
Лестница заскрипела под чьими-то шагами, Пожариха, сидевшая возле двери, повернулась:
– Никак отца Минея отыскали! Несет свою головушку больную!
– Да сам, поди, с похмелья «Отче наш» не помнит, где ему теперь других учить! – усмехнулась Анна Хотовидовна.
– И то хорошо: придираться не будет! – посмеиваясь, добавила Зорчиха. – Он сейчас за ковшик рассола любой грех отпустит!
Дверь распахнулась, но как-то слишком резко и уверенно для рук страдающего похмельем отца Минея. Да и по внешности гость, стремительно ворвавшийся в горницу, был отнюдь не монах. Женщины ахнули от неожиданности при виде мужчины, влетевшего к ним, точно райская птица, – на нем была красивая шелковая рубаха с расшитым оплечьем, на плечах красный плащ, на пальцах несколько дорогих перстней
Но неожиданный гость вовсе не искал князя Вячеслава. Быстро оглядев горницу, среди замерших от удивления женщин он цепким взглядом мгновенно выхватил стройную фигуру Забелы, замершую посреди горницы с гребнем в руке.
– Родная моя! – воскликнул он и, мигом бросившись к Забеле, заключил в объятия и стал покрывать поцелуями ее голову. – Лебедушка моя, желанная, ненаглядная! Наконец-то вижу тебя, жемчужинка ты моя золотая, яхонт мой самоцветный!
– Да ты сдурел, боярин! – Забела, в первый миг опешив, быстро опомнилась и стала весьма решительно вырываться из непрошеных объятий. Причем видно было, что в этом деле красивая и бойкая девушка имеет некоторую сноровку. – Знать я тебя не знаю, пусти, шальной! Сам ты яхонт!
Она высвободилась, отскочила и даже бросила в него гребнем. Ударив незнакомца в грудь, тот упал к его ногам, но пылкий влюбленный, не обижаясь, протянул к обидчице руки с блестящими перстнями и с нежной мольбой позвал:
– Не гневайся, яблочко мое наливное, нежная моя серна! Знаю, виноват я, что долго не был, за то меня Бог наказал! Не теперь-то никогда уже я с тобой не расстанусь, всю жизнь мою тебе принес, возьми, только не гневайся! У самого сердца буду держать тебя, душа моя, Прямислава свет Вячеславна!
И тут до всех постепенно стало доходить, что происходит. Прямислава, слушая пылкие излияния, мысленно сочинила было целую повесть: что кто-то из туровских бояр любил Забелу, но долго отсутствовал и даже не знал, что семья его возлюбленной в жестокой нужде и саму ее продают за долг, а теперь отыскал ее, чтобы выкупить. Оттого-то она так небрежно отзывалась о женихе «с поросячьими глазками».
Но при последних словах все стало ясно, досужий вымысел растаял, как дым. Прямислава вспомнила это лицо, мельком виденное в последний раз года три, а то и четыре назад. Это был Юрий Ярославич – такой же красивый, такой же щеголеватый и нарядный, но с мешками под глазами, с резкими глубокими морщинами на лбу, с первой сединой среди русых волос на висках.
Прямислава задрожала: она ждала этой встречи и готовилась к ней, но не могла и вообразить, что она произойдет таким странным и даже нелепым образом! Что беспутный муж застанет ее в горнице в одной рубашке, с расплетенной косой и примет за нее ее же собственную холопку! «Что же за судьба у меня такая! – промелькнуло в мыслях. – В который уже раз за меня другую принимают!» Перепутать ее с Крестей, которая, в новом свежем подряснике и новом черном платке, с серебряным крестом на груди, скромно сидела в уголке, Юрий Ярославич, конечно, не мог, но красота и стать Забелы ввели его в заблуждение, а одежда не могла помочь, поскольку обе они были только в исподних рубашках.