Венец славы: Рассказы
Шрифт:
— Деньги есть, — угрюмо отвечает Генри.
— Можно сделать крюк, закинуть ее в Шеперд. Она немножко похожа на Мэрилин Майерс, верно?
Генри как затравленный косится на меня и кладет ногу на ногу.
— Эй, слушай, ты ей ногу-то не прижимай! — хохочет Айк.
— Оставь меня в покое, — яростно произносит Генри.
— Линда, почему ты с нами не разговариваешь? Ты что, музыку слушаешь, в чем дело? — Он выключает радио. — Линда, скажи что-нибудь. Ты нас обижаешь.
— Что я должна сказать?
— Ну, например, ты ходишь в школу?
—
— Бросила?
— Да.
— Расскажи нам что-нибудь из того, чему тебя учили в школе. Мы с Генри оба бросили школу… Генри старше меня. Представляешь?
— Ой, да брось ты свои штучки, — говорит Генри.
— Нет, серьезно, в самом деле, расскажи нам что-нибудь из того, чему тебя научили в школе.
Медленно подбирая слова, я начинаю выдавать:
— «Макбет» — трагедия, полная кровопролитий. В ней описаны взлет и падение честолюбца… К концу пьесы все затихает. Надвигается смерть.
— Прекрасно, — говорит Айк. Он некоторое время миролюбиво молчит. Потом изрекает: — А сейчас расскажи нам о картах. Я люблю карты.
— В Соединенных Штатах есть районы, расположенные гораздо севернее некоторых районов Канады.
Генри вдруг фыркает:
— Нашла о чем говорить. Это каждый дурак знает.
— Генри, старый пес, ты же впервые об этом слышишь.
— Ничего не впервые.
— А я тебе говорю, что впервые! — Айк лупит его кулаком по плечу. Бедняга Генри, съежившись и жалобно всхлипнув, отшатывается в мою сторону. — Врешь ты как собака. Извинись!
— Я всегда увлекался картами… — не сдается Генри.
— Извинись перед этой прелестной девочкой.
Генри молчит, несчастный, злобный. Мне неприятно смотреть на его пухлые руки, густо поросшие светлыми волосками. Веки у меня становятся тяжелыми, словно на них насыпали песок. Я вспоминаю, как ехала в автобусе сегодня утром, или это было много дней назад? Женщина-шофер в комбинезоне, дерутся мальчишки…
— Тебе сказано: извинись. Поцелуй ее.
— Брось свои штучки! Вчера вечером ты говорил…
— Тебе сказано: поцелуй ее, пес, и принеси извинения! — орет на него Айк с добродушнейшим видом. Ему так хочется, чтобы мы помирились, что машина чуть не съезжает с шоссе. — Делай что велено! Извиняйся сейчас же. Линда ждет, ты оскорбляешь ее чувства.
— Черта с два я извинюсь.
— Я сказал, поцелуй ее, — не унимается Айк и снова лупит его по плечу.
Он широко улыбается, открывая зубы, он все такой же — смахивает на ковбоя, и энергия в нем бьет ключом, беда лишь, что машина слишком мала, чтобы вместить его энергию. Энергии избыток.
— Айк, ну пожалуйста, — срывающимся голосом умоляет Генри, — тебе все шуточки, а мне ведь больно, болит рука… — За то, что у него болит рука, он получает еще один тумак и чуть не плачет. Но на время умолкает. Потом говорит упрямым детским тоном: — Деньги мне дала бабушка, только емуне вздумай проговориться, но она сказала: к рождеству я должен их вернуть. Идет? Айк, ну не валяй ты дурака, ладно?
— Мы с ним покупаем одну вещь на паях, Линда, — сообщает Айк.
— Это замечательно.
— Большой мотоцикл. Тебе нравятся большие мотоциклы?
— Да.
— Как только купим, я тебя покатаю. Тебя первую. Генри может подождать.
Я слышу учащенное дыхание Генри.
— Генри посидит тут, в машине, и подождет нас. Солнышко, он так хорошо умеет ждать. — Айк находит в этом обстоятельстве что-то смешное, он издает какой-то странный звук, нечто вроде «Пшшшт!», и, не удержавшись, в порыве восторга бьет Генри кулаком по плечу. — Сколько раз уж тебе приходилось ждать? Он, зараза, хочет быть подручным плотника, стальные гвозди куда-то там забивать. Работка, Генри, прямо для тебя. Вот погляди на нас — на этого пса Генри и на меня, — ведь сразу поймешь, кто из нас лучше устроен с работой. В фирме Фарли у меня уже неплохая репутация, можешь мне поверить.
— Фирма Фарли эта производит маленькие вшивенькие скрепки для бумаг, — говорит Генри.
За это он получает еще один удар, валится на меня и с неловким достоинством усаживается в прежней позе.
— Фарли производит сталь. Брусья, балки, что-то в этом роде. Первого попавшегося они к себе не возьмут, — говорит Айк и смотрит на меня — как впечатление? У него грубое щекастое лицо, кожа бледная, как у меня, но не тонкая — толстая, и глаза, в отличие от глаз Генри, не опушены ресницами; они глядят нагло и, кажется, видят все. — Солнышко, да ты ведь чудная девчушка. И помада у тебя прекрасная, интересно, какая она на вкус?
— Никакая.
— Говорил я Генри, чтобы он тебя поцеловал и извинился, а он не захотел, он боится. Ты боишься, Генри?
— Ну когда ты кончишь валять дурака? Ты же знаешь, я…
— Солнышко, вытащи-ка волосы немного наружу. Нет, не отсюда, с той стороны. Я хочу взглянуть, какой они длины, — говорит Айк.
Я встряхиваю головой, и волосы падают мне на плечи. У меня возникает смутная мысль, что прическа, над которой я так суетливо трудилась перед зеркалом, распустилась в этом странном зимнем дне под бесстыжим взглядом молодчаги Айка. Во мне поднимается дурнота. Айк говорит:
— Волосы очень красивые, но надо их обесцветить или еще чего. Посмотри сюда… на меня. Можешь ты поверить, что, когда я был ребенком, я был белокурым? Был, представь себе. Теперь смотри… обыкновенные темно-русые волосы, как у всех.
Он говорит, говорит. Опять включает радио. Проходит много времени, и я вдруг замечаю, что мы стоим у магазина, где продаются мотоциклы, всякая старая рухлядь, судя по всему; наверно, я задремала. «Побудь здесь, Генри, детка, и посторожи эту девушку», — говорит, вылезая из машины, Айк. Генри отодвигается от меня и молчит. Айк заходит в зачуханный магазинчик, немного нервно приглаживая ладонями волосы. Проходит несколько минут. Генри вдруг охватывает нетерпение, что-то буркнув, он вылезает из машины. Я одна.