Венец терновый
Шрифт:
– Мои струги атаковать будут те пять галер, что в лиман ушли, как раз под утро, когда сон сладок. А потому первыми в море выйдут. А ты на абордаж пойдешь – но только после взрывов!
– Каких взрывов?! Ты что затеял?!
– О чем и договаривались – Азов нам пора брать! Я сказал, что османские галеры не будут мешать, и поверь, им не до того станет!
– Не знал бы я тебя, под ноги плюнул!
– Не торопись, батька, через пару часов план атаки подробно расскажу, до заката времени много, – Юрий Львович посмотрел на толпу людей, что медленно обошла стоящую перед
– Теперь поедем на берег, вон супруга моя готам что то вещает, а мои люди им одежонку дадут, но только после помывки – чую, вшей у них уйма, вон некоторые стоят и чешутся. Насекомых мне и даром не надо, всех в реку загоню, как Владимир Креститель, и мыться заставлю. Мыла наварили много, телеги с одеждой привезли. Но, пошла!
Король тронул кобылу, та сразу же пошла рысью, за ней рванул и жеребец кошевого атамана. Через минуту лошадь вынесла мужчину перед расступившейся толпой, рядом с ним остановился Сирко.
– Королева, моя супруга, уже сказала вам, народ мой, что всех вас я беру под свою защиту! Больше вам не будет грозить смерть от татарской сабли, в рабство не продадут ваших детей, которые здесь, пойдут учиться в школы, а вы сможете спокойно молиться православной вере. Видите за моей спиной далеко позади купола церкви?!
Юрий произносил по-готски заранее заготовленную речь, использовав, в качестве репетиторов священника и собственную жену. Именно благодаря Софье он научился сносно говорить на архаичном диалекте. Древнегерманском, сильно отличавшегося от привычного немецкого языка.
На него смотрели сотни испуганных глаз исхудавших и усталых людей, одетых в потрепанную, или совсем ветхую и рваную одежду. А некоторые стояли вообще в обносках – обуви не было ни на ком. Что ж – к его величайшему удивлению, татары подарили ему готов, вот только в каком виде они привезут их, договоренности не было. Несчастных обобрали, отняли у них все добро и как невольников пригнали к Арабатской крепости, где их загрузили на дощаники и привезли сюда.
Галицкий, заскрипев зубами, представил, что испытали люди, в одночасье потерявшие пусть жестокий, но привычный мир. Оставившие там все свое скудное добро, скорбные домишки, могилы предков. Их пригнали как скот, не жалея, и детей, и взрослых, и несчастные могли думать что угодно – ведь хозяева могли продать гяуров в рабство. И только лишь за то, что в отличие от многих соплеменников, они не отказались от православной веры своих пращуров, пройдя два века сплошных страданий.
– Я Король Готии Юрий, первый этого имени, и государь «Новой Руси», клянусь! Все вы отныне свободные люди! Каждая семья получит кров и надел земли, многие займутся ремеслами и другой работой, полезной для моего королевства! Народ мой, ты обретешь новую родину в этом городе, который отныне будет зваться Феодоро! И это славное имя носит и земля, принявшего вас княжества!
Юрий тронул за повод кобылу, и она тут же помчала его по берегу реки обратно к земляным валам города, что начал возводится еще прошлым летом. Причем не на пустом месте – прежде здесь стоял городок Домаха, в котором стойко держались запорожские казаки.
На запад, дальше по берегу в 25-ти верстах был заброшенный татарами городок Балы-сарай, что дал свое название уходящей в Азовское
Отдавать противнику столь важную стратегическую точку туркам и татарам означало погубить всю «Новую Русь» в будущем году, когда здесь могли высадиться янычарские орты. А потому пришлось начать превентивные действия. Полуразрушенный городок удалось занять без всякого шума три дня тому назад – благо сосед был известный Мехмет-бей, что сразу уступил эту землю без малейшего сопротивления и звука, уведя свои кочевья дальше на север, и сделав вид, что ничего не видел.
Да и жителей было едва пять десятков, причем не турки, а непонятно кто, но болтавшие на искаженной смеси греческого и татарского языков, с примесью совершенно непереводимых слов, похожих на итальянские. Однако стрельцы возводить укрепления не торопились – нельзя было насторожить прежде времени турецкую флотилию…
Глава 7
– Молод ты еще и не понимаешь, что любой договор османы и татары нарушат, когда им будет выгодно! Без твоих стрельцов и «единорогов» наш поход на Азов не состоится – я сразу пойду на Еникале. Струги атамана Минаева не выйдут в гирло – османские галеры их не пропустят. Да и мы тут заперты, пока ветер с юга сильный.
Сирко усмехнулся, погладил ладонью усы. Раскурил люльку от свечи, Юрий достал и сигару и закурил тоже, в голове бродили разные мысли, на душе было пасмурно, словно лед образовался.
«Может быть, зря я с Абаем договаривался?! Теперь руки у меня связаны этим поганым договором. Только собрался нанести хороший удар по туркам, а османы доставили полтысячи готов в последний момент. Теперь нельзя нападать, даже негласные договоренности не подлежат нарушению – не на бандитской же стрелке?!»
– Ты видел, какое подкрепление к туркам подошло? У них сейчас четыре мавны и семь калиут, так что вылазка не состоится – а я нацелил казаков на турецкие города на Боспоре – в Корчеве и Еникале надо взять богатую добычу. Да невольников освободить можно там тысячи. Так что слово держать басурманину грех – с твоими стрельцами такой поход учинить можно, да и под Азовым шумнуть хорошо, каланчи с Лютиком хотя бы взять и выход в лиман для донцов открыть.
– А потом всех готов в Крыму вырежут?! Ты мне такой грех на душу взять предлагаешь, батька?
– Понимаю, так что неволить не собираюсь. Да и казаки мои понимают. Мы ведь тоже порой с крымчаками и османами сговариваемся. Ты хоть правильно с мурзой говорил недомолвками, чтоб они решили, что ты на Азов напасть собираешься – ведь отказаться от нападения к восходу от Кальмиуса не обещал. Вот они сюда кораблей своих и нагнали – бояться за Азов. Но так-то нам только на руку, мыслю, в Корчеве никто из басурман нас не ждет. Дуван будет знатный!