Венец терновый
Шрифт:
Степная сторожа успела предупредить жителей слобод, которые бросив поля и рудники, устремились под защиту земляных валов, гоня скотину. Хорошо хоть, что государь Юрий Львович категорически не допускал на всей своей земле выселков и хуторов – участь обреченных на рабство жителей в них была бы предрешена.
Да и так страшная судьба ожидала две слободы по Торцу – их захлестнула черная волна. И хотя гарнизонные стрельцы и ополченцы отчаянно отбивались почти двое суток, но «единорогов» там не имелось, и ногайцам все же удалось взять их приступом. Неполная сотня
Степняки их полностью разорили и сожгли, черные столбы дыма высоко поднимались в небо – жители других слобод и горожане только скрипели зубами от бессилия и ненависти к вековым грабителям. Ногайцы нахватали больше тысячи невольников, которых повели с огромным обозом награбленного добра обратно в степь.
Жители Владимира отбили приступы степняков легко – знакомство со шрапнелью привело разбойников в ужас, и они сразу отхлынули на безопасное расстояние, что дало столь нужное время для развертывания четырехсотенного стрелецкого полка из жителей города. И Волынский немедленно вывел войско в поле, оставив за крепостными валами ополченцев и несколько «единорогов», остальными орудиями значительно усилив свой отряд.
И стал выполнять в точности заранее подготовленный план, пройдясь с полком по линии слобод. И вот тут татары уже стали избегать решительного боя – теряя лошадей и людей от ружейного огня и шрапнелей, степняки устремились в бегство на юг, желая пограбить городки и слободы по Кальмиусу, а потом уйти в степь.
Но не тут-то было – от Феодоро подошли запорожские казаки числом в полтысячи, «надворные» и «стремянные» стрельцы в том же количестве и с «единорогами». А главное – с ними был государь Юрий Львович, хмурый, с побледневшим лицом, но удивительно спокойный.
Это только кажется, что степь огромная – равнину пересекают сотни оврагов и балок, с текущими в них ручьями. Склоны, порой внушительные, сильно мешают продвижению степной конницы, серьезно ограничивают ее маневр на местности.
Ногайские отряды стали методично загонять в такие природные ловушки и безжалостно засыпать шрапнелью сверху. А затем в бой вступали спешенные стрельцы, отбивая ружейным огнем попытки прорыва. И наступали дальше, стягивая петлю окружения и расстреливая с обрывов сверху скопившихся внизу степняков.
Впервые государь приказал брать пленных, причем как можно больше. А потому загнанным в низины татарам предлагали сдаться, сочетая словесные уговоры с обстрелами. Такая «дипломатия кнута и пряника», как выразился сам Юрий Львович, принесла скорые плоды. Стрельцы попросту вязали сдавшихся в ужасе кочевников.
Ситуация на третьи сутки резко изменилась в лучшую сторону для жителей «Новой Руси». Крымский хан Селим-Гирей увел большую часть орды по Кальмиускому шляху, перешел Северский Донец и вторгся в Слобожанщину. Но там, судя по прибывавшим вестникам, его поджидал «горячий прием». Заранее предупрежденные гонцами из Галича, слободские черкасы сами успели собраться силами. А с юга подошли
Желание хана пограбить богатые поселения, вот уже несколько лет, не знавших набегов ногайцев, вполне понятно, вот только этим решением он фактически оставил на заклание часть своей орды – убраться ей с территории Галичины и Волыни не дали.
Воевода Григорий Иванович Зерно вывел из многолюдного Галича два полка стрельцов, «надворные» и «стремянные» сотни, с дюжиной «единорогов». И немедленно повел их в степь, перекрывая дорогу домой грабителям. И сразу же отбив все захваченные крымчаками обозы с невольниками из разоренных слобод, которые не успели уйти далеко. Затем развернул свои полки и перекрыл проходы между слободами.
С востока на татар стали напирать бахмутские казаки, отбившие набег и кипящие самой праведной ярости от видения разоренных солеварен. К ним на помощь поспешили стрелецкие сотни, собравшиеся на Северском Донцу. И крымчаки, не пошедшие за воинством хана, и не ушедшие заблаговременно обратно в степь, попали в окружение.
«Удавка» медленно стягивалась вокруг вековых врагов. Пытавшихся вырваться из ловушки ногайцев обстреливали «единороги», штуцера и ружья выкашивали лошадей. Татары начали сдаваться, но «особо упертые», по сказу государя, сражались до конца, пытаясь прорваться в спасительную для них Ногайскую степь.
Таким оказался примерно тысячный отряд, последний, что оставался в здешних краях. И попавший в подготовленную для него ловушку на Черной балке. Ее так назвали по выходившим на склонах пластам каменного угля. Выход с противоположной стороны для грабителей наглухо перекрыли, немногие вылезавшие на склоны безжалостно истреблялись из ружей. А вверху в воздухе взрывалась шрапнель, осыпая дождем из чугунной дроби многочисленных «счастливцев». Что до сих пор избежали ранений и смерти, но теперь на собственной шкуре их ощутившие.
– Воевода! Они кричат о пощаде! Молят оставить их в живых!
– Давно бы так, – усмехнулся Иван Петрович, этого мгновения он давно ожидал, а потому громко приказал:
– Стрельбу прекратить!
«Единороги» замолчали, расчеты обливали горячие стволы водой с уксусом. Из балки слышались громкие крики и стоны раненых татар, и отчаянное ржание умирающих лошадей.
– Пусть выходят! Коней держат в поводу, оружие бросают на землю! И веревки держите наготове – вяжите сразу, окаянных!
Отдав приказ, воевода злорадно усмехнулся, когда на пологих склонах восточного входа показались первые ногайцы – смертельно бледные, в окровавленной одежде, они поднимали открытые ладони, демонстративно показывая, что в них нет оружия. Но их тут же разоружали, тщательно обыскивая и снимая сапоги, и безжалостно вязали веревками, кроме раненых – тем холстинами обматывали раны. И тут требовалось смирить ярость в душе – пленные могут пойти как на обмен, так и на выкуп.
Приятное для глаз зрелище, победы всегда служат бальзамом для честолюбия любого военного…