Венец ясности

В качестве обложки издания использована художественная работа А. Чернышёва, созданная по просьбе автора.

"Ксоот есть не что иное, как живой материал. Живой ксоот по определению – мёртвый ксоот, поэтому следите за ними пристально, не упускайте из виду, слушайте шлепки".

В темноте притаились два еле заметных огонька. Они освещали корневые разветвления, которые были таких невообразимых размеров, что возвышались над деревьями. Десятки уродливых сплетений и отростков расползались в разные стороны на целую милю, а самый тонкий из этих Корней не смогли бы обхватить вместе двадцать взрослых мужчин. Некоторые люди называли это магией, другие божественным вмешательством. Правда была в том, что никто не знал, откуда Они взялись. Одни учёные спорили о том, что дымка окружающая Корни – смертоносная ловушка, хотя для кого была эта ловушка, оставалось

загадкой. Другие спорили о том, откуда на Них взялись ещё более странные наросты. Корни выросли на болотах, месте самом заброшенном и безлюдном, да что уж там, даже зверьё там не водилось, а птицы не летали над ним. Там не было ни еды, ни пригодной для питья воды, только старые скрюченные деревья делали удручающий вид не таким унылым. Прошло почти две сотни долгих и одинаковых лет с того дня, как болота выплюнули первый, на тот момент ещё совершенно привычных размеров, отросток, и люди начали забывать о том, что где-то на краю света растут какие-то Корни. Или деревья? Никто давно не задумывался об этом. И вовлекающим друг друга в бесконечные междоусобицы королевствам проще было уверять простой народ в том, что это всего лишь выдумка и не более. Вскоре о странных Корнях, давным-давно появившихся где-то на болотах, вспоминали лишь старики близлежащего города. Да и они уже не вполне хорошо помнили, в чём же заключалась суть их полузабытых и перепридуманных баек и историй. Но в мире не было магии, не было злобных монстров. Люди рождались, жили, рожали других людей и вообще занимались исключительно привычными и исключительно обычными вещами. Но, ясное дело, в каждой деревушке или небольшом захолустном городке находилась парочка-другая старух-выдумщиц, треплющихся по поводу и без повода о всевозможных и невероятных происшествиях, случавшихся с ними в молодости. Но, как известно, любая старая женщина, чей муж давно уже отыграл свою партию в постельных делах, готова развлекать себя любыми известными ей способами. Поэтому они придумывали и придумывали. Сказки про ужасных чудовищ, благородных мужчин и прекрасных девиц, ни в коем случае не всяких ветрогонок. Истории про доблестных королей и их верных подчинённых, готовых в любой названный час отдать свою жизнь за любимого монарха. Но самыми любимыми небылицами, от которых у детей всех возрастов загорались глаза, были рассказы про могущественных магов и волшебников, которые по мановению волшебного посоха или заколдованного ожерелья творили всевозможные чудесные дела. По крайней мере, всем, даже самому степенному и серьёзному землевладельцу или королю хотелось верить в то, что мир приготовил ему что-то позагадочнее, чем родиться и, взгромоздившись на свою давно отцветшую жену, заделать ещё одного такого же невзрачного, как и он сам, пройдоху, которому есть дело только до денег и нескончаемых удовольствий. Но погружённый в безответные грёзы народ забыл о том, что кое-что уж совсем необычное находится прямо у него под боком.

– Подойди, подойди, и я швырну тебя в эту проклятую дыру, – сосредоточенно повторял Содос, мужчина лет двадцати пяти с лицом, похожим, как ему казалось, на собачью морду. Несмотря на общепринятые стандарты красоты, которые гласили, что зеленоглазый молодой человек был отъявленно красив, его уши были немного больше, чем нужно, а нос немного шире, чем ему хотелось бы. Непослушные грязно-каштановые волосы торчали в разные стороны. На нём была чёрная куртка с медными пуговицами. Тёплым вечером в ней было жарко, а прохладным утром холодно. Она не защищала даже от дождя, но Содос и не для того её носил. На шее был повязан длинный растрёпанный тёмно-зелёный шарф, да и вся одежда, впрочем, была тёмных тонов, чего нельзя было сказать про её носителя. Его кожа как будто выцвела и была такой бледной, что делала и без того чёрную куртку ещё темнее, если это было вообще возможно.

– Лучше в мешок, мы должны принести ещё одного, – напомнил Рассел, мужчина того же возраста. Он был чуть ниже Содоса, его кожа была темнее, а плечи уже. Рассел стоял неподалёку, прислонившись к высохшему дереву, по коре которого среди маленьких пятнышек лишайника ползали жуки, что, впрочем, не тревожило его ни в коей мере. В руках он держал факел, который был подожжён слишком давно и уже собирался потухнуть.

– Как будто тех, что мы насобирали, недостаточно.

– Они вроде безвредные, и сбрасывать их не нужно, пусть лежат себе. Не понимаю, чем они так перед тобой провинились? У меня они вызывают скорее сострадание, нежели отвращение.

– Никчёмные создания, и ни к чему им сострадать, – буркнул Содос. Странное существо подошло к нему вплотную и прислонилось головой к его ноге. Это был ксоот. Две короткие ножки подпирали и то и дело встряхивали кожный нарост в области брюха, который задирался и, падая обратно, издавал шлёпающий звук, будто ладонью бьёшь по большому

слизняку. Короткие обрубки заменяли ксооту руки. Ноги заканчивались плоскими ступнями без пальцев, плотно прилегающими к поверхности. Продолговатая голова, обтянутая тонкой, рвущейся от прикосновений, пепельной молочно-коричневатой кожей, постепенно сужалась, если смотреть со спины, а на затылке росло несколько редких, но длинных волосков, превращая и без того неказистое существо ещё и в старое. На месте глаз у ксоота были две кожные складки. В общем-то, всё в этом маленьком неказистом создании вызывало глубочайшее отвращение.

– А ты им нравишься, – усмехнулся Рассел, доставая из небольшой сумки новый факел. – Может, погладишь?

– Мы будем торчать тут до вечера или всё-таки вернёмся? – Содос неуклюже оттолкнул ксоота ногой. На миг он потерял равновесие и, пытаясь не упасть, взмахнул руками, что показалось ещё более неуклюжим и разозлило Содоса ещё сильнее.

– Этот последний, – ответил Рассел, показывая на ксоота, который вяло лежал в стороне, не пытаясь предпринять никаких попыток бегства. – Ну, по крайней мере, более или менее живой.

– Я с самого начала говорил, что это глупая затея. Они бесполезны. Бесполезнее некуда.

– Ксооты заволновались, с чего бы? – спросил Рассел сам себя.

– С того, что я сбросил уже одиннадцать, – отрезал Содос и подошёл к развалившемуся неподалёку ксооту, который, как ему казалось, наблюдал за ним. С недовольным урчанием тот пошевелился.

– Да он, похоже, следит за мной, – неодобрительно хмыкнул Содос.

– Не обращай внимания, в отличие от тебя они дружелюбные, – безразлично отозвался Рассел.

– Дружелюбные или нет, мне они не нравятся.

– Этот последний, – повторил Рассел, показывая на обмякшее в стороне существо.

– Кажется, если я пробуду здесь ещё немного, я сам стану ксоотом. Пахну я уже, как они, – Содос резко опустил голову, потому что ещё один ксоот упёрся головой ему в ногу. Содос задрожал редкой дрожью и побледнел от ярости.

– Ну что, может, хоть этого погладишь? – язвительно повторил шутку Рассел. Содос разразился и оттолкнул ксоота ногой так сильно, что тот не удержался и с жалобным писком сорвался в расселину, отозвавшись эхом в Глубине. Ничего отчётливого, но что-то неуловимо жалобное было в вопле этого уродливого малыша. Писк постепенно стихал, несколько минут Рассел стоял на краю и вслушивался.

– Чтоб тебя! – разозлился Рассел, его расстроил этот писк, ксооты редко кричали. – Если сбросишь ещё хоть одного, полетишь за ними!

Содос испуганно притих.

– Вот только не надо пустых угроз, – неуверенно произнёс Содос, а сейчас он действительно был не уверен. Сама мысль, что ему придётся валяться в куче ксоотов, даже будучи мёртвым, привела его в неприкрытое волнение и заставила скорчить гримасу отвращения. Он не любил их и показывал это чаще, чем следовало. Содос неодобрительно фыркнул.

– Мы могли бы уже вернуться, – ворчал он, запихивая ксоота в мешок, но Рассел медлил. Что-то каждый раз удерживало его в этом неприятном месте. И каждый раз, когда Рассел стоял и всматривался в Глубину, какой-нибудь нарост обязательно рвался, и из него выпадали ксооты. Вдруг в грязи что-то забарахталось и закопошилось. Этот был не похож на остальных, тех, что валялись в полусне и разлагались, не сумев подняться на слабых ножках. Кожа была заметно светлее, складок было не так много, да и нарост спереди можно было принять за обычный набитый живот. Существо поднялось и посмотрело на уставившихся на него чужаков. Из узких прорезей на лице отчётливо виднелись глаза. Белки, как ни странно, были не белые, как обычно, а молочно-коричневатые, как и кожа остальных ксоотов. Вокруг чёрных, как ночь, зрачков тянулась узкая кровавая полоска. Эти глаза были пустые и ненавидящие, казалось, всё, что, хоть и впервые, видят.

– Да этот уродец не такой уж и уродец, – усмехнулся Содос и подтолкнул ксоота ногой. Тот недовольно заурчал. – Даже глаза видно, правда, они какие-то странные, никогда таких раньше не видел.

– В любом случае мы собрали достаточно, тем более этот вряд ли нам подойдёт, – сказал Рассел устало.

– Как по мне, никакой разницы, – фыркнул Содос, продолжая подталкивать ксоота ногой. Существо поднялось и оскалило пасть. Содос пнул ксоота и отскочил, тот тоже отскочил.

– Ты видел? Видел? У него зубы! – вскрикнул Содос, впивая недоумевающий взгляд в удивлённую гримасу Рассела, который тоже это заметил. Рассел очнулся от глухого звука – твёрдый кусок глины, брошенный Содосом, угодил ксооту в затылок, но тот не остановился. На время они застыли, наблюдая за растворяющимся в дымке неказистым пятном. Но повисшую тишину нарушили несколько характерных лопающихся звуков, после чего ещё несколько телец упали в грязь. Содос, нахмурившись, прошёлся вдоль Корней, где те почти касались земли, и поскрёб ногтями скользкую поверхность. Затем с интересом изучил то, что под ними осталось.