Венецианская маска

Сабатини Рафаэль

Сей Филибер — толстенький человечек лет сорока, с мягким голосом и неслышной походкой, — несколько лет служил у герцога де Линьера. Но гильотина забрала голову герцога, и Филибер оказался без работы. А когда другие аристократические головы Франции оказались столь же нестойкими, Филибер последовал примеру эмигрировавших из республики, в которой Национальный Брадобрей оставил без работы парикмахеров.

Марк-Антуан, который очень заботился о состоянии своей великолепной черной гривы, благодарил бога за это и принял француза на службу.

В

тот день, в соответствии со своими обязанностями перед головой своего нового хозяина, Филибер его брил. Во время этой интимной операции ворвался мессер Вендрамин, очень нарядный в сиреневой тафте. Он бесцеремонно прошелся, помахивая тростью с золотым набалдашником, и устроился на стуле у туалетного столика, откуда и принялся рассматривать окаменевшее лицо мистера Мелвила.

Он развлекал англичанина беседой, пересыпая анекдотами, в основном скандальными, а иногда и непристойными, в которых он неизменно выступал героем. Присутствие Филибера не стесняло его. Сэр Леонардо тем самым продемонстрировал, что в Венеции сдержанность не была в почете.

Марк-Антуан, мысленно послав его к дьяволу, позволил ему болтать и напустил на себя сонный вид.

— Я повезу вас сегодня, — заявил Вендрамин, — в одно из самых изысканных и недоступных казино в Венеции — в казино восхитительной Изабеллы Теоточи. Вы слыхали о ней?

Мелвил не слыхал. Венецианец разболтался.

— Я беру вас туда по просьбе очаровательной дамы, которая обратила на вас внимание и желает с вами познакомиться. Это очень дорогой для меня друг — виконтесса де Сол.

Сжимая бритву в руке, Филибер отскочил с испуганным воплем:

— О боже! — голос его утратил мягкость. — За двадцать лет со мной такого не случалось. Я никогда не прощу себе этого, месье! Никогда!

Кровавое пятно, заливавшее пену на щеке Мелвила, красноречиво объясняло страдания слуги.

Вендрамин разразился бранью в адрес несчастного француза:

— Неуклюжая, неловкая деревенщина! За это ты будешь бит палкой! Что за черт! Ты слуга или мясник?

Марк-Антуан оставался бесстрастным.

— Погодите, сэр! Погодите, — он взял угол полотенца и занялся порезом. — Вопрос не в том, сумеете ли вы простить себя, Филибер; но сможете ли вы простить меня, испортившего рекорд ваших двадцати лет. Промах был мой, дружище. Я задремал под вашей нежной рукой.

— О, месье! О, месье! — тон Филибера выражал нечто невыразимое.

Вендрамин усмехнулся.

— Клянусь небесами, вы, англичане, непостижимы.

Филибер лихорадочно засуетился, разыскивая свежее полотенце и смешивая что-то в тазу.

— У меня здесь вода, которая остановит кровотечение из пореза почти моментально, месье. Пока я уложу вам волосы, кровотечение прекратится, — и он приступил к оказанию помощи.

— Вы очень добры, сэр, — проговорил он с трогательной благодарностью в голосе.

Следующей фразой Марк-Антуан дал понять, что эта тема исчерпана:

— Вы говорили, сэр Леонардо, о даме… О даме, которой вы собираетесь

представить меня. Вы назвали ее, не так ли?

— Ах, да. Виконтесса де Сол. Вы будете рады этой встрече.

— Не могу придумать никого, кто бы заинтересовал меня больше, — произнес Мелвил тоном, который вызвал острый взгляд Вендрамина.

— Вы слышали о ней?

— Это имя очень известно.

— Она в эмиграции. Вдова виконта де Сол, который был гильотинирован во времена Террора.

Вот оно что! Вне всякого сомнения, это та самая виконтесса, которую Лальмант назвал творением Лебеля. Само по себе это в достаточной степени объясняло титул, добытый для нее Лебелем. Учитывая связь негодяя с Солом, можно понять, что это прежде всего и пришло ему на ум. Об опасности, которой грозит ему встреча с этой дамой в нынешней ситуации, Марк-Антуан мог только предполагать. Но, в любом случае, теперь его долг — разоблачить ее как шпионку, и она недолго будет представлять для него угрозу.

Они пришли в казино Изабеллы Теоточи — чувственной и прекрасной греческой жеманницы, которая после развода с ее первым мужем, Карло Марино, была теперь объектом немыслимых ухаживаний патриция Албрицци. Это частное казино, предоставленное ей французским Директором, не было похоже на казино дель Леоне. Здесь не играли. Эти комнаты были предназначены для интеллектуальных встреч. Это был храм художников и писателей, где Теоточи была верховной жрицей, где лучшие современные творения составляли предмет обсуждения в увлекательных беседах, где передовым идеалам, занесенным из Франции, был дозволен свободный полет. И столь серьезной была эта эпидемия, что британский и русский послы, видя в этих сборищах рассадники якобизма, убеждали государственных инквизиторов уделить им должное внимание.

Восхитительная Теоточи сделала Марку-Антуану небрежное приглашение, не проявив к нему особого интереса. В эту минуту она была увлечена и очарована худым, бледным юношей с семитическими чертами лица, склонившимся над ней в красноречивой и пылкой тираде.

Если он и сделал паузу, когда Вендрамин представлял своего англичанина, так единственно для того, чтобы свирепо посмотреть на него, разгневавшись на то, что его перебили. Он ответил коротким, пренебрежительным, несколько рассеянным кивком на горячее приветствие Вендрамина в свой адрес.

— Невоспитанный юный задавака, — осудил его Леонардо, едва они отошли.

Впоследствии Марк-Антуан узнал, что это был Уго Фосколо — студент из Цара, ставший драматургом, уже в восемнадцать лет удививший Италию своим рано раскрывшимся гением. Но в тот момент его внимание было занято совсем другим предметом.

Марк-Антуан нашел фарфоровую даму из казино дель Леоне восседающей на диване и принимающей ухаживания небольшой группы оживленных кавалеров, среди которых он узнал Рокко Терци по его беспокойным глазам. Рассматривая ее, он подумал, что мало кому довелось наслаждаться созерцанием своей собственной вдовы.