Венецiанская утопленница
Шрифт:
Демобилизованному моряку показали первенца, сладко спящего в люльке, выдали пятак на водку и пригрозили топором, если он, такой дурак, ещё раз завернёт к родному дому.
Чай пятак взял. Невесту проклял шёпотом, чтобы не дай Бог не услышала. Брату ткнул дулю в физиономию и долго-долго так её держал, а потом быстро-быстро покатил свою тележку прочь. С его уходом всем стало легче дышать в доме, а ребёнок разорался, как сглазили.
7
Тележка тарахтела и подпрыгивала на булыжниках мостовой, проваливалась
Старый город. Торговые ряды. Собор. Сквер. Берёзы белые…
Оркестр в кованой беседке играл мелодию, не вызывавшую желания вальсировать барышню, зато идеально подходившую к пьянству или драке.
Чай пил мелкими глотками содержимое фанфурика и выбирал противника себе по росту. Кроме таксы жены почтмейстера, подходящих спарринг партнёров не находилось.
– Позвольте!
Сапоги городового (постового полицейского стоящего на пересечении дорог памятником тишины и порядка и выглядывающего на четыре стороны своих коллег в точно такой же позе, за тем же самым занятием) преградили обзор Готтоффу. Сам полицейский возвышался над моряком восклицательным знаком. Глазами, усами и золотым зубом требовал паспорт.
В начищенных детским трудом голенищах сапог отражалось карикатурное изображение Чая. Городовой аккуратно отодвинул ногой от себя тележку с калекой и стал читать паспорт.
– В городском саду не положено попрошайничать! – внушал постовой, разглаживая усы, – Здесь господа изволят прогуливать благородных животных, а ты у них между ног болтаешься…
Полицейский осёкся, перечитывая одно и то же слово в казённой бумаге. Сначала он стал явно шевелить губами. Затем читал слово по слогам, помогая себе как указкой указательным пальцем и наконец, сорвал с головы фуражку, рванул ворот мундира и всхлипнул. Тележка с моряком подпрыгнула в воздух на целый локоть. Это городовой бухнулся на колени перед моряком:
– Прости, Христа ради! Прости!
Тут же собралась толпа зевак. Постовой мгновенно встал, наглухо застегнулся, одним взглядом по сторонам выжег все воспоминания о свое секундной слабости у окружающих. Но как пуговица, не желавшая более лезть в петлицу, а оборвавшаяся упала долу, так и голос городового сорвался:
– Значит, из наших мест приходитесь, а ранение от японских нехристей приняли. Знаем, читали… Как же! «Варяг»!
Вороны сорвались с деревьев и каркая «Варяг! Варяг!» разлетелись по городу.
Кто-то грянул «Виват!». Возглас подхватили. Чая подняли на руки вместе с каталкой и подбросили в небо так высоко, как могли летать только орлы и древнегреческие герои, пока солнце не сжигало дотла их крылья.
8
Дирижёр дрожал и, палочка в его руке как жало бешеной пчелы нашла покой бы только в смерти. Трубачи надували щёки, как тропические лягушки в брачный период. Скрипачи пилили скрипки и осыпали свои волосы стальными стружками струн. Барабанщик бил в барабан, как привык на кузне битку молотом плющить! Спазм лицевого нерва случался у
Грянувший хор церковных певчих заглушил оркестр. Дирижёр облегчённо улыбнулся и обернулся на одно мгновение. Герой «Варяга» одобрительно улыбался. Слёзы брызнули из глаз дирижёра и, он с зашкалившим пульсом возвратился к оркестру, обещая себе, что непременно отдаст альтиста в рекруты на Кавказ, или лучше даже набьёт ему морду.
Стихийно возник митинг. Выступали преимущественно студенты и один анархист, чью персону взял на заметку городовой.
Готтоффа подняли на сцену к оркестру и обложили сорванными тут же на клумбе цветами. Фотограф установил треногу своей камеры, навёл объектив на героя и попросил его минут двадцать не двигаться. Гимназистки хихикали и краснели, глядя, как потеет моряк в неестественной позе.
Соблюдались приличия, пока один проезжий купец не выкатил бочку пива за свой счёт…
Откуда ни возьмись, собралась большая толпа из жителей окраин.
Они шли семьями, артелями, бандами и поодиночке. Не улыбались. Много пили. Совсем не ели. Окружили Чая с шутками, но узнав, что он босяк без роду и племени – пожимали ему руку и угощали табаком про запас. Привели его брата и бывшую невесту. Заставили публично каяться в грехе. Готтофф вступился за родную кровь и предателей отпустили домой.
Постовой вполголоса предложил найти моряку невесту по статусу. Купец выставил вторую бочку. Идея городового была поддержана публичным тостом:
Так и сказали:
– Мы тебе такую невесту поднесём…э-эх!!!
Чай краснел. На него наступали незнакомые люди и наваливались с объятиями.
Дирижёр размахивал пюпитром над головой несчастного альтиста:
– А если её отец не даст согласие, то мы ему в морду!
И сотня кулаков взмыла в небо – угрожая всем и вся. Готтофф слово против не сказал.
9
Следственная комиссия явилась в дом губернатора в седьмом часу утра в воскресенье, и застали его сиятельство в постели.
Слуги перепрятывали ворованные салфетки и столовые приборы, а губернатор напротив – имел прекрасный аппетит. Он обильно позавтракал в присутствии столичных дознавателей, не вставая с кровати и не приглашая разделить с ним трапезу.
Затем вслух читал утреннюю корреспонденцию и пил кофе. Прочёл газету от государственных реляций до брачных объявлений. На все попытки заговорить с ним – приподнимал бровь и учтиво заключал:
– Одно только дельце завершу и весь к вашим услугам. Со вчерашнего дня намечено было.
Дела его были следующие: кормление щенков борзой собаки искусственной соской; чистка заброшенного скворечника; лечение ушибленной ноги кучера народным заговором; покраска старого тарантаса совместно с местным кустарём – импрессионистом и прочее, прочее, прочее…
Так прошёл день.
Депутаты от следственного комитета Государственной Думы безропотно, но настойчиво гурьбой следовали за губернатором. А он, отобрав у вздрагивающего мелкой дрожью садовника ножницы, грубо корнал розовый куст, придавая ему форму коряги: