Венецианский эликсир

Ловрик Мишель

Он повернулся ко мне спиной и пошел прочь.

Я проиграла из-за того, что сказала правду. Правда не заставила его остаться рядом со мной. Глядя ему вслед, я почувствовала, что у меня на глаза наворачиваются слезы. Я понимала, что не смогу исправить ситуацию простым извинением. Я сама подтолкнула его к ней.

Инстинкт подсказывал мне, что я должна броситься за ним вдогонку, попросить прощения, обнять. Однако тот же самый инстинкт заставил меня выразить чувства и привел к этой размолвке. С сожалением я вынуждена была прибегнуть к использованию определенной стратегии.

Я решила, что несколько дней позволю ему пожить без меня. Это был тонкий ход. Пусть сравнит удовольствие от моей компании и ее.

Пусть сам сделает выводы. Если придет к нужному заключению, тем лучше для него.

И когда он почувствует себя использованным, несчастным и брошенным, полным ненависти к злобной девчонке, в игру вступлю я. Возможно, мы сможем начать сначала, как бы сложно это ни было.

5

Сердечное лекарство

Берем венгерскую воду, шесть драхм; лавандовый спирт; шафрановый спирт, всего по две драхмы; апоплексический бальзам, один скрупул; гвоздичное масло, десять капель; смешать.

Хорошо помогает против приступов потери сознания и перебоев в работе сердца. Но не рекомендуется истеричным женщинам из-за запаха, который могут переносить немногие из них.

Между тем у меня были другие обязанности.

Маззиолини дал понять, что хозяева недовольны моим выбором любовника, не говоря уже о том, что я выбрала его без их согласия. Оказалось, что меня послали в Лондон соблазнить совсем другого человека, политика, аристократа по имени Жервез Стинтлей. Я видела его годом ранее в Париже, где мы немного флиртовали. Ну, вы понимаете, томные взгляды через обеденный стол, обмен любезностями, ничего особенного. Тогда я была занята одним французским вельможей, выведывала у него информацию о торговых маршрутах в Вест-Индию.

Мои хозяева никогда не забывали пошутить, даже находясь в сотнях миль от меня. Иногда хотелось почитать отчеты обо мне, которые Маззиолини отправлял в Венецию. Интересно, заметил ли он, когда Стинтлей положил на меня глаз в Париже? Добавил ли он к этому результат собственного расследования, который показал, что Стинтлей тесно общался с двумя французскими дворянами по поводу каких-то восточных наркотиков? Вероятно, так и было, потому что я получила ясные инструкции: восстановить контакт со Стинтлеем и заставить его говорить.

Для меня было крайне неприятно обращать внимание на этого политика в то время, когда все мои мысли занимал Валентин. Но мне пришлось заняться Стинтлеем, чтобы хозяева не пронюхали о моих планах. Жервез уже начал рассказывать мне всякие разные интересные вещи, когда его жестоко убили в Гайд-парке по дороге к моим апартаментам. А его голова была найдена насаженной на его же трость на Лондонском мосту. Какое варварство!

Маззиолини, который почти никогда со мной не говорил, на этот раз сделал исключение. Он пришел ко мне домой и сообщил эти новости. Возможно, в этом заключалось его поручение — увидеть и запомнить мою реакцию. Я изобразила слезы, немного порыдала и даже упала в обморок, что, по всей видимости, порадовало его. По крайней мере, он с удовольствием надавал мне пощечин и поднес к носу вонючую настойку, которая должна была привести меня в чувство. Но моя реакция не тронула его. Он не умел сопереживать. Ему было все равно, был ли мой шок настоящим. Он просто доложил о том, как я среагировала на убийство политика.

Что бы ни послужило причиной убийства Стинтлея, оно навредило моим планам. Если бы Стинтлей остался жив, мне позволили бы остаться в Лондоне. А так я была уверена, что мне прикажут уезжать для выполнения другого задания. Полагаю, что, если бы я продолжила выуживать информацию из лорда, я бы узнала не только то, что желали знать хозяева, но и почему его хотели убить.

Единственная ночь, которую я провела с ним, закончилась тем, что мне пришлось доставить ему удовольствие «вручную».

Он ни словом не обмолвился о возможных врагах, которые желали ему смерти. Несколько раз он пытался неудачно овладеть мною. Я не могла заставить себя отдаться ему, хотя мои инструкции на этот счет не оставляли никаких сомнений. Когда я не смогла поддаться на его уговоры, он так расстроился, что мне пришлось несколькими резкими движениями помочь ему разрядиться. В результате он воспрянул духом, полагая, что эта ночь была лишь репетицией последующих оргий, которые также предвкушали и мои хозяева, хоть и по другим причинам.

Но нас обоих ждала ужасная неожиданность. Я полагала, что Стинтлей нажил непримиримого врага в политике, коммерции или любви. При последней мысли я улыбнулась, поскольку Валентин, конечно, не мог знать об одной неудачной ночи, проведенной с лордом, поскольку в тот вечер он был у Певенш. Я не оставила ему выбора, оскорбив его замечанием по поводу Певенш.

Некая часть меня, горделивая и дикая, представляла, что Стинтлея убил на дуэли Валентин. Я вполне могла себе это представить. Торжественная церемония на безлюдном поле. Хорошо одетые мужчины взводят курки и направляют друг на друга оружие. Странно, но эта мысль была мне приятна. Я представила, как Валентин машет пистолетом, на его лице серьезное, сосредоточенное выражение, по сторонам стоят внимательные секунданты, задаются традиционные вопросы, на которые тут же даются ответы.

Но нет, Стинтлей умер иначе. Пошел слух, что, пытаясь ограбить, его прирезала банда простолюдинов. Вероятно, мой любимый был так же поражен этой новостью, как и я, ведь английская знать связана не только кастовыми узами. Я полагаю, что они так же близки, как и венецианские вельможи. Несомненно, он прочитал об этом случае в газетах и ходил на роскошные похороны Стинтлея.

Естественно, с Маззиолини я этими соображениями не делилась. У меня были дела поважнее. Мои страхи оправдались. Получив новости о гибели Стинтлея, мои хозяева приказали мне немедленно возвращаться в Венецию.

Настало время помириться с возлюбленным. Несмотря на его странное отношение к Певенш, я не могла вынести мысли о том, чтобы покинуть его, вернуться в Венецию, а потом поехать в Париж, Рим или Амстердам.

Мне не хотелось ехать на новое задание, ублажать других мужчин. Мне было противно представлять себя стареющей на этой службе, пишущей отчеты красивым почерком в чужих покоях. Я не могла смириться с мыслью, что на земле нет места, где бы я могла спрятаться от хозяев. Они собирались использовать меня до конца, выжать по полной, а потом выбросить, вероятно, снова заточив в монастыре святого Захарии. С их точки зрения, в этом решении была бы определенная завершенность, справедливость. И какой бы там была жизнь у меня, похороненной заживо до конца дней? Монахини ведут спокойный, размеренный образ жизни, потому они много времени уделяют воспоминаниям. Они любят месть больше всех других женщин. Они не забыли моего поступка. Я поежилась, представив яд в миндальном печенье или зачумленные простыни на моей кровати, не говоря уже о сотнях тонких способов оскорбить, известных женскому роду. Они наверняка обреют мне голову, причем неаккуратно, и продадут волосы. И никто не захочет мне помочь.

Я серьезно оскорбила моего любимого человека.

Однако он все равно не приходил, чтобы повидаться со мной, и я поняла, что должна сделать первый шаг. Только это сможет убедить его в моей искренности.

К сожалению, ничто не смогло бы помешать Маззиолини следить за мной. Потому вместо того, чтобы готовить тайный побег и провоцировать его на крайние меры, я просто сообщила ему о своих намерениях и выслушала его насмешки, опустив глаза.

— Бегать за мужчиной? Англичанином? Как дико.