Венецианский контракт
Шрифт:
– Итак, всё улажено. Вы едете со мной? – это был не вопрос.
– Я должен проинструктировать своих помощников, – предусмотрительно произнёс Аннибал. Он не назвал сестёр Мираколи, поскольку не был уверен, что они покинули город вполне легально.
– Хорошо.
Аннибал нашел Бадессу и сказал ей, что вернётся к вечеру, а затем последовал за камерленго на галеру. Когда стражники опустили весла на воду, он смотрел, как удаляется остров, и тревожное беспокойство сжало его сердце. Он не понимал, что происходит, – никогда раньше с ним не происходило ничего подобного; но когда галера устремилась прочь от острова, ему показалось, что он испытывает нечто
Глава 20
Прошло не меньше недели, прежде чем Фейра встретилась со своим хозяином.
Она видела доказательства его присутствия – чертежей становилось больше, менялись композиция и перспектива. Тарелки и стаканы опустошались и отправлялись на кухню. Но её первая встреча с ним оказалась более драматичным событием, нежели случайно брошенный взгляд в коридоре или в дверях комнаты.
В доме с золотым циркулем самой большой ценностью был свет. Фейра была обязана вовремя менять свечи в подсвечниках и следить за тем, чтобы под ними всегда стояли подставки для стекающего воска, дабы он не капал на драгоценные чертежи, а также пополнять запасы сала и чистить бесчисленные лампы. Хозяин мог сесть за работу в любой час, и даже темной ночью в комнате должно быть светло, как днем. У неё была ещё одна неизменная обязанность – вечером приносить в мастерскую архитектора огромный прозрачный стеклянный сосуд, наполненный до краев водой, – аквариум. Она знала его назначение и восхищалась его свойствами: если за стеклянным пузырем поставить свечу, вода начинает играть роль линзы; свет от огня свечи усиливается, проходя сквозь воду, и полностью освещает рабочий стол.
Однажды, когда она поздним вечером несла стеклянный сосуд из кухни в комнату хозяина, во мраке коридора её остановил тонкий золотистый прямоугольник света с человеческий рост.
Фейра направилась к нему с сосудом в руках и понемногу стала различать контуры. Вдруг она поняла, что смотрит не на уютное пламя камина, а на зарево пожара.
Она с трудом распахнула дверь, и поток горячего воздуха чуть не сбил её с ног. Огромный стол впервые за время её пребывания в этом доме был пуст; чертежи горели в камине, свертываясь и превращаясь в огненный пепел, улетавший в трубу. Не раздумывая, Фейра вылила воду из сосуда на длинный чертежный стол, затем стянула с него холст и кинула его в огонь, мгновенно потушив пламя и затоптав высыпавшиеся угольки своими кожаными сапожками.
Закашлявшись от черного дыма, Фейра во внезапно нависшей темноте ощупью добралась до створчатого окна, и распахнула его. Высунув голову наружу, она с жадностью вдохнула свежий воздух, глядя на небосвод, усеянный блестками звезд.
Закрывая окно, она вдруг услышала голос, донесшийся из угла, где стояло кресло. Девушка чуть не вскрикнула от страха. Когда её глаза привыкли к темноте, она разглядела белые очертания фигуры.
– Что вы делаете? – произнесла фигура.
– Что я делаю? Что вы делаете? – от страха и волнений Фейра забыла, что говорить надо по-венециански, и перешла на свой родной язык.
– Вы с ума сошли! Разве можно так разжигать огонь? Как вы можете спокойно сидеть там и смотреть на то, как тут все горит? Разве вы не знаете, что если бы огонь добрался до гобеленов над камином, то весь дом сгорел бы дотла? А
Она остановилась, чтобы перевести дыхание; фигура хранила молчание. Девушка никак не могла понять, кто это, и видела только белоснежную бороду, светящуюся во мраке.
– Да кто вы такой? – спросила Фейра, но, осознав свою ошибку, смолкла. Сердце у неё бешено билось, она вернулась к венецианскому. – Я Сесилия Сабатини, новая служанка.
– Неужели? – голос из темноты казался удивленным. – Рад познакомиться. Вы уже нравитесь мне больше, чем прежняя служанка. Зажгите лампы, – произнес Андреа Палладио. – Если мы собираемся обмениваться любезностями, лучше при этом видеть друг друга.
– Как я их зажгу? Я же их не вижу, – фыркнула Фейра, все ещё злясь на него.
Голос Палладио хрипел, как гармоника, в темноте.
– Одна находится в нише возле пилястра главной двери. Две – на архитраве камина. Ещё одна – между вторым и третьим окном и три – над бордюром и под карнизом. Зажги одну и увидишь остальные.
Он произносил слова, которым Нурбану не учила её.
– Я не понимаю вас, – сказала она.
– Найди-ка мне уголёк. Я сам все сделаю.
Фейра отыскала обрывок бумаги, которому посчастливилось спастись от пламени, и свернула его в трубочку. Хозяин поднялся из кресла и прошаркал мимо неё. Он поджег бумажку от теплящегося уголька и прошелся по комнате, поднося её к каждой свече. Когда комната согрелась светом, она сразу узнала его – это был тот самый старик, который приезжал на руины Джудекки после смерти её отца; шагал и все рассматривал, ощупывал и записывал в блокнот.
Он вернулся к креслу своей шаркающей, подагрической походкой и тяжело опустился в него, словно нёс на плечах бремя всего мира. Фейра подошла к огню и поворошила пепельный пергамент. Листы, покрытые рисунками и чертежами, все погибли. Она присмотрелась внимательно и вытащила тлеющий обрывок бумаги. Чертежи были порваны на мелкие кусочки, прежде чем попали в камин, словно он хотел полностью уничтожить свою работу. Она подняла глаза, не выпуская обрывок из руки.
– Почему вы сожгли всё это?
Он вздохнул так тяжело, что от его дыхания разлетелся пепел.
– У меня ничего не получается.
– Что не получается?
– Построить церковь.
Она замерла с обрывком бумаги в руке. Слова, сказанные однажды Сабато Сабатини, всплыли у неё в памяти. Словно невзначай, она спросила:
– Для дожа?
– Не для него. Если бы мне предстояло угодить только Себастьяно Веньеру, я бы прекрасно с этим справился. Нет, это для более требовательного Господина. Для Бога.
Фейра выронила обрывок и выпрямилась, вытирая испачканные в золе пальцы об юбку. Девушка не знала, нужно ли оставить его наедине с самим собой, но ведь она выдала себя и накричала на него, и обратного пути уже не было. Кроме того, он, казалось, не прочь был поговорить, да к тому же он один мог открыть ей дорогу к дожу.
– А что вы уже сделали? – спросила она.
– Я измерил место…, – он махнул рукой на камин, – начеркал столько линий, что их хватит до Иерусалима. И заставил своего бедного чертежника начертить достаточно, чтобы вернуться обратно. Но все это – никуда не годные каракули.
Фейра подумала о чертежнике по имени Суббота и его испачканных чернилами руках, которые он расчесал до крови.
– А что он думает о том, что вы сделали? – спросила она строго.
– Он меня хорошо знает. Вы знакомы с Сабато Сабатини?