Венесуэла - страна напрасных надежд
Шрифт:
– А если я уже потерял. Тебя?
Только сейчас замечаю причудливые знаки судьбы. Все повторяется с такой точностью, что не увидела бы – не поверила.
Позы, выражение лиц и даже одежда. Стас в костюме, черном, изящно скроенном по его фигуре, я в светлых брюках и свитере, том самом, в котором когда-то пришла на корпоратив. Это было так давно, что кажется, будто в другой жизни.
И говорим мы о том же самом - о прощении.
Вот только я теперь другая, а Стас… судя по всему, он так и не изменился.
– Рит, - снова
– Рит, ну прости, дурака. Ну, Христом Богом молю, прости! Я на коленях всю жизнь готов ползать, лишь бы все было как раньше!
– А как было раньше?
– Идеально! Ты всегда рядом, заботишься, подсказываешь, все понимаешь. Я такой идиот, думал, что это скучно, а оказалось только так и надо! Все каких-то новых ощущений искал, остроты. А потом вот, - он покаянно свешивает голову вниз, - видимо, Бог меня наказал. Так что, ты верно сказала, я теперь и старый, и больной. Но даже тут мы совпали идеально. Я больше не могу, а тебе и не надо.
Не сразу я понимаю, о чем говорит Стас. Чего не хочет? Кому не надо? И только сложив эти слова и трагичную, как на похоронах мину, вспоминаю о деликатной проблеме моего мужа. И смеюсь. Не должна, конечно, но смеюсь, прикрыв ладонями рот, чтобы хоть так остановиться. Все тщетно.
Стас видит это и багровеет.
– Нет-нет, - машу руками, - я не над тобой, я над ситуацией. Прости, Стасик, но мне надо! Мне очень надо! Представляешь, оказалось, я очень чувственная женщина! И ты бы это обязательно узнал, прояви хоть немного терпения и такта. Так что прости, но сидеть с тобой на лавке и отгадывать сканворды, коротая пенсию, я не хочу, я вообще-то только жить начала.
Если можно убить словами, то, кажется, я это сделала. Знаю, что Волков мне этого не простит. Ни того что я ему сказал, ни того, как.
– Ты стала жестокой.
– Тем лучше для тебя. Разводиться со стервой, которая из тебя все жилы вытянула куда как легче.
– Я сам решу, что легче, а что нет!
Волков вскакивает на ноги и несется в коридор. Там как есть, не утруждая себя поисками пальто, впрыгивает в туфли и хлопает дверью. В квартире снова становится тихо.
Ни единого звука, кроме едва ощутимого дыхания. Моего. И Юркиного.
– Подслушиваешь?
– Ну, подсматривать же ты запретила.
Шмелев выныривает из кухонного прохода, где все это время слушал наш разговор. Я заметила его случайно, когда вышла проводить Стаса. Слава Богу, Волков не додумался посмотреть вправо, иначе бы встретился со своим другом, который давно должен был отсюда уйти.
– Я боялся, что он начнет кричать или угрожать. А я не хочу, чтобы на тебя кто-то повышал голос.
– А если бы мы решили помириться?
– Я бы принял это и просто ушел. Ты бы даже не узнала, что все это время я был здесь, рядом.
Юра осторожно, едва касаясь руками моих рук, приобнимет меня сзади.
– Слушай, Рит, а я не расслышал, чего такого тебе там надо? Может у меня это есть?
– У тебя вряд ли, а вот у молодых выносливых азиатов.
Юрка хихикает и прижимает меня еще крепче:
– Ведьма, - выдыхает мне в макушку.
Несколько минут мы молчим. Каждый думает о своем, и если полет Юркиных мыслей мне не ясен, мои крутятся об одном:
– Как думаешь, с ним все будет в порядке?
– Я думаю, ты сделала все, что могла и гораздо больше, чем следовало бы. Поверь, мои жены так со мной не носились. – Я отворачиваюсь, неловко опускаю взгляд вниз, пока Юра не ловит мое лицо и не поднимает за подбородок обратно. – Посмотри на меня, Рита. Ты очень хороший человек. И друг, и мать, и жена. Возможно, даже слишком хорошая. Будь ты чуточку хуже, твои мужчины научились бы самостоятельности раньше. А Стас… выплывет. Он слишком себя любит, чтобы добровольно опуститься на дно.
От этих слов мне не становится легче. Но я силой заставляю выкинуть мысли о муже из головы.
Потому что муж уже бывший.
А я - настоящая. И единственная.
ХХХ
В это время в другой части Москвы Станислав Волков вернулся домой.
Он был зол на всех подряд - на друга, на сына, на любовницу, и на жену. На последнюю Стас злился больше всех. Ярость и невысказанные обиды колом топорщили где-то в горле. Такое не проглотить, только запить, иначе никак.
Стас помнил, что где-то в глубине серванта у него была бутылка.
Скинув ботинки с ног, он ввалился в гостиную. Едва дошел до стенки. Трезвый, а ноги уже не держат, будто предчувствуют то, что случится дальше.
Стас открыл ящики и принялся искать на полках, но все напрасно. Неужели выпил? Не мог, не мог же! Это бутылка трофейная, он и не думал ее отпечатывать.
Тяжелый липкий пот струился у Стаса по лбу. И только найдя искомое, он выдохнул.
Стоит, родная. Спряталась за фоторамкой в углу.
Стас потянул руку и замер. На фотографии, которую Рита поставила на самое видное место, были они. Стас. Его жена. Их сын. Молодые, счастливые, с глазами полными жизни и верой в то, что эту самую жизнь они проживут вместе, в любви и радости. И это очень напугало Волкова.
??????????????????????????
Не он прошлый, снятый случайным фотографом на дне города.
Стаса Волкова напугал он настоящий. Точнее его отражение, которое он увидел в темном стекле аккурат рядом со своим лицом с фотографии. Он выглядел не на пятьдесят, а много старше. Морщины, неухоженная прическа, болезненный вид. И дрожащие пальцы, которыми он до сих пор тянется к заветной бутылке.
Стас забыл, как дышать. Стоял и хлопал глазами, сравнивая себя и… себя, только прежнего.