Веник Самураев
Шрифт:
Этот лифт не просто уехал, он увозил мои ноги, тогда я пополз к двери, подгребая под себя пол. Лифт безжалостно уносился прочь, отчего дверь тоже уходила все дальше. Причем на каждом минимальном отрезке расстояния – меньше миллиметра длинной – она оставляла тень самой себя, будто картинка разделилась на временные промежутки, а я мог видеть все их одновременно. Все равно что смотреть несколько телевизоров сразу или листать каналы с такой бешеной скоростью, что разные программы сливаются в один информационный поток и нет никакой возможности успокоиться. Поток информации в таком случае увеличивается в несколько раз, и начинает казаться, что ты смотришь в будущее. Но что есть взгляд в будущее, как ни разворот времени вспять? Я почувствовал, как меня разматывают, словно на кинопленке. Двадцать четыре Вени в одну секунду. Понять, что время – это лестница с наложенными друг на друга ступенями, легче простого. И пока я по ним прыгаю,
***
– Ты читал «Норму»?
– М-м-р-р-х-х-х, – рот пересох, и я не мог говорить. Я кое-как буркнул в темноту: – Оваи, дуа! Читал… и че?..
Что-то подсказывало мне, что вопрос задала именно «дуа», а не «дуак». И зачем я ответил, теперь придется поддерживать разговор. Но голос только и произнес:
– Да не, ничего. Просто влияние чувствуется.
Этот голос был знакомым. Хотя смысл фразы остался непонятным.
Я постепенно приходил в себя. В комнате стоял сумрак. Протерев болевшие глаза, я огляделся. Помещение, где я очнулся, было практически пустым. Только в углу возвышались сталагмиты книг. Понятно, почему они все время лезли мне в голову (или я лез в них?..), – одну я использовал как подушку. Подушкой оказался Борхес. Сколько прошло времени? Рука онемела. Холодный пол упирался в затекшие ноги.
Я посмотрел прямо перед собой и не поверил глазам. Напротив сидела Надя, скрестив ноги по-турецки.
– Ты давно приехала?
Она
– Недавно. Как дела? – спросила Надя, с интересом разглядывая меня.
– Ты меня разбудила?
– Только слегка, – она улыбнулась.
Надин отец был военным Может, по причине его дисциплинированности, передавшейся дочери, она никогда не пила на вечеринках, а точнее, вообще не приезжала на них. Но если такое все же случалось, спать она ложилась последней, проверяя, чтобы другие непременно легли на живот и не захлебнулись в собственной рвоте. Она всегда подходила к каждому телу и прислушивалась – дышит или нет.
Минус такого человека на тусовке – то, что он один все видит и запоминает. Но если этот человек – твоя подруга, стыдно не будет. Наоборот, иногда я специально бравился и старался выглядеть пьянее, чтобы просто выпендриться, понимая, что она запомнит меня вот таким, стоящим на вершине мира в этот вечер. Таким, по крайней мере, себя видел я. Мы все стоим там сегодня. Мы пьяные, а значит, мы победители.
– С тобой все нормально? – она внимательно рассматривала мое лицо.
«Как много она видела?» – подумал я, с пьяной лаской пытаясь ее приобнять. Она отстранилась.
– Я слышала, у тебя новая подруга.
«Когда она успела? Кто ей рассказал? Она уже приехала, когда мы спустились к реке с Витой? Нет, иначе бы она подошла ко мне после драки… Надеюсь, что так…»
Язык умер во рту и не шевелился. Пришлось что-то промычать в ответ.
– Ладно, – нежно усмехнулась она. – Ты так и не ответил. У тебя все хорошо?
Это было похоже на материнскую заботу. Я кивнул, мол, все отлично. Она улыбнулась, как бы говоря: «Ну смотри у меня…»
– Только холодно…
– Пойдем к костру сходим, – предложила она.
Мы вышли во двор. Ребята, ушедшие к озеру, еще не вернулись. В огне мирно потрескивали поленья. Он казался живым, и его хотелось гладить.
«Стоит ли сказать про то, что произошло на чердаке?» – думал я, пока она грела руки над пламенем. Веди себя естественно. Ничего не было. Наверное, ей необязательно все знать сейчас. Я побоялся, что, если скажу, она будет думать обо мне плохо. Специально напиваться ради нее – это одно, но наркотики отделяют тебя от остальных людей. Ты становишься другим. Настолько другим, что со временем сам себя не узнаешь. «Вдруг по тебе и так все видно?» Я чуть отодвинулся, как бы уступая место у огня, а на деле прячась подальше в тень. Если что-то и видно, всегда можно свалить на алкоголь.
– We can be heroes just for one day, – пробормотал я.
– Поешь?
– Да я просто подумал, что мы – просто путешественники, идущие из ниоткуда в никуда, мы меняем места и формы. Мы пьем, курим, трахаемся, употребляем наркотики, только чтобы найти себя, чтобы не быть той системой ценностей, которую построили до нас. То, что мы делаем – это протест. Глупый, нелепый и саморазрушительный. Но лучше так, чем жить до старости и кончить как они. Акт самосожжения, перфоманс, – у кого-то я позаимствовал это слово, – если угодно. Но ведь лучше так, верно? Я просто думаю… куда мы идем? Наши друзья, что со всеми с нами будет? Понимаешь, о чем я?
– Да.
– Правда?
– Да, я серьезно, – Надя сонно засмеялась, наверное, без алкоголя и наркотиков ночь кажется еще длиннее. Как было бы здорово не спать совсем, сколько всего можно было бы сделать и успеть! – Ты такой смешной, когда пьяный. Настоящий философ.
Она дотронулась до моего плеча и незаметно погладила его.
– Делая выбор, ты всегда ошибаешься, но не потому, что ты неудачник, а потому что выбор и есть ошибка. Его не должно быть. Оставайся на распутье – и это твой путь, это твое правильное решение. Знаешь, почему? Потому что выбирая из двух одно, ты автоматически отсекаешь другое.
– Из тебя выйдет плохой навигатор…
Она засмеялась.
– Ладно тебе. Запомни этот разговор, мы еще вернемся к нему. Сейчас надо поспать. Ты идешь?
В какой-то комнате сдвинули две односпальные кровати, получив четыре места, если лечь поперек. На кровати уже кто-то спал. Мы с Надей спихнули тело на край и втиснулись в середину.
Надя лежала напротив, подложив ладошку под щеку. Я смотрел на нее, и мне хотелось, чтобы это была Вита.
Мы спали в одежде, накрывшись чем попало, поэтому к утру мерзкий холодный пот проступил под одеждой. Я ворочался, пытаясь найти удобную позу, но так ничего и не вышло.
Проснулся я от резкого толчка. На меня упало мое пальто. Вита стояла рядом и настойчиво теребила плечо. Я резко открыл глаза и увидел, что все это время во сне обнимал Надю, которая прижималась ко мне спиной.
«Ты не могла просто положить пальто и уйти?» – хотелось огрызнуться, потому что мне стало неловко за такую неоднозначную позу. Лучше бы ей этого не видеть. Я чувствовал себя, будто меня застали с любовницей. И хотя Надю я знал много лет, а Виту – меньше суток, мне хотелось, чтобы они, как параллельные линии, никогда не пересекались в моей жизни.