Венок на волне
Шрифт:
– Ты чего нахохлился, как побитый петух?
– Это Борис. Надавил плечом, заговорщицки подмигнул: - Ты чего нос, спрашиваю, повесил? Оглянись, гвардеец! Раз, два, три! Кругом!
Я обернулся и сразу как будто прирос ботинками к асфальту. Позади меня, на расстоянии нескольких шагов, прячась за других провожатых, шла Лида. Шла не одна, с подругой под руку. Незнакомая девчонка. Я сразу понял - для отвода глаз.
На Лиде была коричневая болонья, из-под воротника ласково выглядывал голубой газовый шарфик. И снова, как вчера ночью на фоне рябиновой ветки, мне показалось, что здесь, на дороге, я разглядел в Лидином лице что-то очень новое, чего не мог заметить раньше.
–
– спросил Борис и тут же крикнул, пятясь, хватая Лиду за рукав: - Лида! Шире шаг! Давай сюда, к нам!
Не успел я опомниться, как Лида очутилась между мной и Борисом.
– Да возьмитесь вы, истуканы!
– сказал Борис весело и отодвинулся, приотстал, оставляя нас впереди шагающими.
Как будто деревянный, я взял Лиду под руку и сквозь болонью почувствовал, какая она горячая.
Чего я тогда так стеснялся? Но мы шли впереди, впервые в жизни у всех на виду под руку, и теперь, как бы там ни было, все знали, кто ей я, кто мне она.
– Мам, - промолвил я, начиная смелеть, - познакомься, это Лида.
Мать улыбнулась глазами, как-то понимающе и ободряюще кивнула.
– Мама, - ласково сказала она и учтиво добавила: - Татьяна Сергеевна.
"А, что там!
– подумал я, окончательно поборов робость.
– Кого стесняться? Все равно война!" - и, взяв Лиду за талию, привлек к себе.
Подставив острый локоток, Лида отпрянула.
– Не надо, - жестко сказала она.
– Убери руку. Я тебя только провожаю, и, пожалуйста, без претензий.
Все-таки наглец я. И надо же было испортить такую хорошую песню. До платформы не проронил ни слова.
На переходном мосту, перекинутом через железнодорожные пути, я приостановился. Пока что в Апрелевке это самая высокая точка обозрения. С моста город весь как на ладони. Наверное, многие, кто не был в Апрелевке даже лет пять, не узнали бы ее. Разрослась, раздалась многоэтажными домами вширь до самого леса. И правда, город не только по названию. За силуэтами башенных кранов я не сразу нашел крышу родного дома. Да и не увидел ее, а, скорее, угадал по телевизионной антенне. Вместе с отцом когда-то мастерили и поднимали - стройную, высокую. Отсюда, с моста, она и показалась мне сейчас мачтой корабля. Корабля детства, уплывающего в безвозвратный рейс от пожелтевших берез, от разлапистых лип, от яблонь, под которыми сиренево дымятся осенние костры. Дом оставался на месте, это я уплывал от пирса, от пристани, от порта с весенним названием Апрелевка.
Пятнадцать минут до электрички с надписью: "Москва - Нара", если тебя провожают в армию, меньше чем пятнадцать секунд. Гармонист еще что есть силы тормошит мехи, выдавливая из них задорные звуки плясовой. Каблуки и каблучки так стучат по платформе, что она осела еще сантиметров на пять (говорят, с каждыми проводами в армию платформа после "Барыни" становится ниже), и снова песня, и снова пляс! Но от станции "Победа" уже отправлен поезд. Машинист переводит ручку на "Полный вперед", и вот уже мимо поля, мимо депо, мимо завода мчится к тебе твой "состав сорок вагонов". И с последним аккордом гармони сливается торжествующий, зовущий в дорогу крик электрички.
До свидания! Мокрая, соленая щека матери, жесткая щека отца. Сестренки ткнулись в щеку. До свидания, до свидания! Нащупал среди других руку Бориса. Пока, пока! Стой! А где Лида? Была не была... Подбегаю к ней, обнимаю и целую в губы. На виду у всех. Она прячет лицо, в глазах изумление:
– С ума сошел! Ты что, как тогда?
"Как тогда? как тогда? как тогда?.." Это уже
"Как тогда? как тогда? как тогда?.." Что она этим хотела сказать?
– Да, брат, любовь не картошка, - произносит кто-то рядом.
Сбоку на меня смотрит серое, в оспинках лицо. От глаз - смешинками морщинки. Я замечаю под ногами пустую корзину. Московский грибник. Наверное, едет в Рассудово на заветные места. Человек на вид солидный, а лезет в чужие дела. Небось глаз не отвел от окна, пока мы прощались на остановке.
Я отвернулся, ничего не ответив. Но сидевшая напротив женщина с двумя мешками, из которых проглядывали бидоны, не дав угаснуть первой фразе, неторопливо изрекла:
– Какая у них, у нонешних, к шутам, любовь? Напялют эти, как их там... шорты-форты, и не поймешь, где парень, где девка. Ходят в обнимку, как эти самые... прости ты меня господи!
Теперь промолчал мужчина. Видимо, из солидарности со мной. Такой собеседнице только дай повод - профсоюзное собрание откроет в вагоне.
Ехали молча. И забыть было бы пора, но не выдержал мужчина. Сказал, ни на кого не глядя:
– Так смотря что подразумевать под любовью? Мы с супругой в субботу на танцах познакомились, в воскресенье - война. И пришлось первое свидание отложить на четыре года. Дождалась, хоть и пришел к ней не с букетом, а с пустым рукавом.
Нет, не ей он это говорил, не женщине с бидонами, а мне. Тогда я не понял, а теперь точно знаю, что мне. Бывают такие люди - встретятся на пути прохожими, так, мимо пройдут, и лица-то не запомнишь, а слово, сказанное ими на ходу, в душе останется. И запоминается оно потому, что сказано в трудную минуту.
Мужчина сошел в Рассудове. И хотя за все это время я так и не проронил ни слова, у дверей он обернулся:
– До свидания, солдат, счастливо служить!
И побрел себе, уже не оглядываясь, по тропке меж берез. "Как тогда? как тогда?.." - опять затараторили колеса.
Как тогда? Нет, совсем не так, как тогда. Я только сейчас понял, что подразумевала Лида под этими словами. Она напомнила мне день, который я и сам не могу забыть. Но как ей доказать, что тот первый поцелуй, "тогда", был совсем не то, что сейчас. Я и себе до сих пор ничего не могу объяснить.
Что такое любовь? В школе мы эту тему проходили на поучительных примерах Татьяны и Онегина, Ромео и Джульетты, Карениной и Вронского. Еще можно привести с десяток таких "пар" и все уложатся в формулу: она его любит, он ее нет, или наоборот. Удивительное однообразие! Конечно, приходится посочувствовать Татьяне Лариной, что у нее так печально получилось с Онегиным. Но и этот вертопрах тоже хорош гусь!
– нагрубил девушке, ухлопал ни за что ни про что друга и потом - нате!
– приехал к Татьяне извиняться. У Ромео и Джульетты, Карениной и Вронского вообще трагедия. И все из-за любви. Так что же все-таки любовь? Хоть бы раз кто-нибудь взял да и поднял руку: "Николай Григорьевич! Вот вы, как учитель, как классный руководитель, скажите, пожалуйста, прямо без ссылки на Пушкиных, Шекспиров и Толстых, что такое любовь?"