Венок
Шрифт:
– Искрение сочувствую вашему горю, Нед, - сказал Фогарти.
– Да, все там будем, святой отец, - ответил Нед.
– Это отец Джексон. Не знаю, знакомы ли вы? Он тоже дружил с отцом Вилли.
– Да, слышал, слышал, - сказал Нед.
– Вилли часто поминал вас обоих, и того и другого. Вы были ему настоящими друзьями. Бедный Вилли!
– добавил он, вздыхая.
– Мало у него было друзей.
В эту минуту вошел приходской священник и обратился к Неду Девину. Его звали Мартин. Это был высокий человек с суровым, гладким, деревянным лицом и ясными голубыми, как у младенца, глазами.
– Скажите, что нам делать?
– спросил он, взывая к обоим молодым священникам как к собратьям по профессии.
– С чем?
– удивился Фогарти.
– С венком, - ответил Мартин, кивая через плечо.
– А что в нем дурного?
– Не положено по правилам, - сказал священник уверенным тоном полицейского, только что справившегося на этот счет в своде законов.
– Господи боже мой, при чем здесь правила?
– резко спросил Фогарти.
– Весьма при чем, - возразил Мартин, окинув Фогарти суровым взглядом. И вообще, это дурной обычай.
– Вы имеете в виду, что заупокойная месса приносит церкви больше дохода?
– съязвил отец Фогарти.
– Нет, я не имею в виду, что месса приносит церкви большз дохода, сказал отец Мартин, который любил так строить ответ, чтобы в нем - как в письма стряпчего - вопрос повторялся слово в слово. Впечатление деревянности, которое он производил, от этого только удваивалось.
– Я имею в виду, что цветы - пережиток язычества.
– Он обвел молодых священников своим боязливо-невинным деревянным взглядом.
– Изо дня в день я ратую против цветов. И вот, извольте, - в моей собственной церкви красуется этот бесстыдный огромный венок. И к тому же на гробе священнослужителя. Что же я должен на это сказать?
– А почему вам непременно нужпо что-то сказать?
– сердито спросил Фогарти.
– Покойный не принадлежал к вашей епархии.
– Пусть так, - сказал Мартин.
– Все это достаточно скверно само по себе, но ведь это еще не все.
– Вы имеете в виду, что венок прислан женщиной?
– спросил Джексон в своей непринужденной манере, от которой любая, даже менее монументальная, чем принятая Мартином, поза разлетелась бы в пух и прах.
Но Мартин был неодолим.
– Да, я имею в виду, что венок прислан женщиной.
Вот именно.
– Женщиной?
– спросил, недоумевая, Фогарти, - Там это обозначено?
– Там это не обозначено.
– Так откуда же вы знаете?
– Он из красных роз.
– И это означает, что он от женщины?
– Что же еще это может означать?
– По-моему, это может означать, что венок прислал человек, не владеющий языком цветов так отменно, как вы, - выпалил Фогарти.
Ему казалось, атмосфера сгустилась от невысказанного ему Джексоном неодобрения, но когда тот заговорил, холодом и презрением обдало приходского священника.
– Увы, - сказал Джексон, пожимая плечами.
– Мыв этих делах ничего не смыслим. Придется вам решать самому, отец.
– Нет уж, увольте. Не в моих правилах распоряжаться похоронами человека, которого я в глаза не видел, - проворчал Мартин с недовольным
– Наткнешься на такое, и хочется сквозь землю провалиться. Цветы пережиток язычества! Но что еще хуже - к нему же прислушиваются. С ним соглашаются! Внимают этому бреду, вместо того чтобы сказать!
заткни, невежда, свое хайло!
– Ну-ну, - примирительно сказал Джексон, доставая трубку.
– Мы тоже не совсем к нему справедливы. Ведь он Девина не знал.
– Тем хуже, - с жаром возразил Фогарти.
– Не будь нас в церкви, он выбросил бы венок на свалку. А из-за чего? Из-за собственного грязного воображения, низкого и презрительного умишки!
– Ну, стоит ли заходить так далеко, - сказал Джексон, хмурясь.
– Будь я на его месте, я, пожалуй, попросил бы кого-нибудь забрать венок.
– Попросили бы?
– А вы - нет?
– Но с какой стати, господи боже мой?
– Я, наверное, побоялся бы скандала. Я не из храброго десятка.
– Скандала?
– Можно назвать и иначе. Ведь венок все-таки от женщины.
– Да, от одной из старых дев, которых Вилли опекал.
– Вы хоть раз слышали, что какая-нибудь престарелая мисс прислала на гроб венок из алых роз?
– осведомился Джексон; подымая брови и картинно откидывая голову.
– Господи боже! мой! Да, по совести говоря, я и сам бы мог его прислать, - с детским чистосердечием заявил Фогарти.
– Мне бы и в голову не пришло, что здесь кроется что-то дурное,
– А вот старой деве, несомненно, пришло бы.
На мгновение Фогарти оторвал глаза от дороги и посмотрел в упор на Джексона. Джексон ответил тем же.
В результате они проскочили перекресток, и Фогарти, рванувшись, дал задний ход. Слева от них тянулись к югу Уиклоуские горы и под клочками разорванного неба между их серыми громадами зубцами яркой зелени мелькали поля. Несколько минут они ехали молча.
– Вы шутите, Джим, - сказал наконец Фогарти.
– Ну, я вовсе не хочу сказать, что там было что-то дурное, - ответил Джексон, широким движением отводя в сторону руку с трубкой.
– Женщинам что только не приходит в голову. Кто же этого не знает!
– Такие отношения могут носить вполне невинный характер, - сказал Фогарти с наивной убежденностью.
И вдруг вновь помрачнел, краска залила его красивое, крупной лепки, лицо. Как все люди, живущие в мире воображения, он всегда удивлялся и пугался, принимая сигналы, поступающие к нему извне: наслаждаться своими фантазиями он мог только, не выходя за их пределы, Джексон, воображение которого было вымуштровано и укрощено и который никогда не шел напролом, словно племенной бык на запертые ворота, сейчас смотрел на Фогарти, забавляясь, хотя и не без чувства скрытой зависти. Временами им овладевало желание, столкнувшись с чем-нибудь непривычным, вот так же, по-мальчишески, удивиться и испугаться.