Венок
Шрифт:
– Если Фогарти сродни Мартинам, то ваша матушка скорее всего ошибалась,-" сказал Джексон полушутливо, йолурастроганно.
– Только после ее смерти я понял, чем она была Для меня, - сказал Фогарти задумчиво.
– Отец Хенесси сказал мне тогда, чтобы сам я не служил по ней заупокойную мессу. Но я считал - это последнее, что я могу для нее сделать, Он знал, что говорил. Я опозорился:
разрыдался, как ребенок, и он, заняв мое место, довел Службу до конца. Бог мой, до чего же быстро все проходит! И вот уже настает твой черед. С тех пор, когда Я служу заупокойную мессу, я служу ее, как по
Джексон недоумевающе покачал головой.
– Вы чувствуете эти вещи глубже, чем я. Я - ледышка.
Фогарти поразило, что Джексон сказал о себе как раз то, что он всегда думал о нем и что теперь уже не мог о нем думать.
– До ее смерти у меня ветер гулял в голове, - признался он.
– Но когда ее не стало, я понял? нет у меня другой любви. Ни одну женщину я больше не полюблю.
– Какая нелепость, - сказал Джексон сердито.
– Любовь - всегда любовь, одно чувство, а не полдюжины равных чувств. Если бы мне можно было жениться, я выбрал бы девушку, которая обожает своего отца. В вас просто слишком много любви. А во мне недостаточно.
Когда я жил в Манстере, у меня завязалось знакомство с женой местного лавочника. Мы часто с ней разговаривали, и я ссужал ей книги. Она просто с ума сходила от одиночества. Однажды утром я застал ее у своей входной двери. Она простояла там полночи под проливным дождем. Пришла просить, чтобы я увез ее - "спас ее", как она говорила. Можете представить, что было с ней потом.
– Уехала, наверное, с кем-нибудь другим?
– Такого счастья ей на долю не выпало. Она стала пить, спала с кем попало: с игроками на скачках, с букмекерами. Иногда я ловлю себя на мысли: "Твоя вина!"
Вероятно, было бы лучше, если бы я ломал перед ней комедию. Но во мне слишком мало любви и на такое я не способен. А вот вы - горячая натура, вы, наверное, убежали бы с ней.
– Я и сам часто не знаю, что сделал бы, - смущенно сознался Фогарти.
У него словно комок появился в горле. Отчасти из-за венка, ослепительно яркого на солнце, - венка, побудившего его, вопреки обычной сдержанности, пуститься в откровенности с человеком, вдвойне по сравнению с ним сдержанным. Отчасти же оттого, что "го волновала встреча с местом, где прошло его детство. Он ненавидел и всячески избегал возвращаться, даже мысленно, в этот городишко, воплощавший в его глазах всю узость и подлость, которые он старался изгнать из своей души, и в то же время вызывавший в нем приступы тоски по родному краю и болезненные воспоминания о пережитом. Теперь, приближаясь к нему, он почти задыхался от наплыва разноречивых чувств и уже, словно влюбленный, с нетерпением всматривался вдаль.
– Вот!
– радостно воскликнул он, указывая на низину, где за скоплением невысоких георгианских домов и крытых соломой лачуг возвышалась, сужаясь кверху, башня францисканского монастыря.
– Нас ждут, наверное, у моста. Когда-нибудь и меня здесь так будут ждать, Джим, когда придет мой срок.
У дальнего конца моста толпилось довольно много народу, собравшегося, чтобы проводить похоронную машину на кладбище. Четверо мужчин подняли полированный гроб на плечи и понесли его через мост, мимо развалин старинного замка, вверх по Главной улице. Жалюзи на витринах были подняты, ставни
– Считают провожающих, - заметил Фогарти с горькой усмешкой.
– Про меня скажут: куда ему до Девина!
Вон наш дом, - добавил он, понижая голос.
– Второй от утла, где лавка.
Джексон без труда нашел глазами дом Фогарти. Волнение, которое тот испытывал, поражало и умиляло его.
Этот захолустный городишко ничем не отличался от сотен ему подобных. Узкая дорога, ответвляясь от подымавшегося в гору шоссе, вела к аббатству - разругпепной башне и остаткам стен, все пространство между которыми было густо усеяно надгробиями. Катафалк въехал наверх, и толпа обступила его полукругом. Нед Девин поспешно приближался к машине, где облачались в ризы оба священника. Фогарти сразу почувствовал - зреет скандал.
– Шепотки начались. Пересуды, - проскрипел Пед напряженным, взволнованным голосом.
– Люди о венке толкуют. Может, вы знаете, от кого он?
– Нет, Нед, ничего не знаю, - сказал Фогарти, вдруг ощутив, как у него забилось сердце.
– Поди сюда, Шийла, - позвал Нед, и высокая бледная девушка со следами слез на длинном костистом лице присоединилась к ним, отделившись от кучки провожающих. Фогарти поклонился ей. Это была сестра Девпна - учительница, так и не вышедшая замуж.
– Вот отец Джексон, - сказал Нед.
– Он тоже был другом Вилли. Они с отцом Джерри ничего о вепке не знают.
– Значит, я велю его убрать, - сказала Шийла резко.
– А вы как считаете, отец?
– спросил Нед, обращаясь к Фогарти, и Фогарти вдруг почувствовал, как улетучивается вся его отвага. В споре с Мартином борьба шла с ровней и на нейтральной почве, но здесь страсти и предрассудки маленького городка, казалось, встали против него стеной, и он вновь почувствовал себя как в детстве - бунтующим, испуганным мальчишкой. Он слишком хорошо знал этот мирок, чтобы не понимать, какая буря может разыграться тут вокруг похорон.
– Могу лишь повторить то, что уже сказал отцу Мартину, - ответил он, краснея и злясь.
– А он тоже об этом говорил?
– быстро спросил Нед.
– Вот видите!
– подхватила Шийла уличающим топом.
– Что я вам сказала!
– Вы оба, верно, умнее меня, - сказал Фогарти.
– Я ничего в нем дурного не нашел.
– Но это же непристойно - прислать такое на похороны священника, прошипела Шийла, еле сдерживая ярость.
– И тот, кто это сделал - кто бы он пи был, - не мог желать моему брату добра.
– Вы не нашли в нем ничего дурного, отец?
– умоляюще повторил Нед.
– Послушайте, дядя!
– взвилась Шнйла, впадая в стародевическое исступление.
– Если этот венок положат на могилу, мы станем посмешищем всего города. Раз вы не хотите, я сама его вышвырну.
– Тише, милая, тише. Дай отцу Джерри сказать, - почти прикрикнул на нее Нед.
– Тут вам решать, Нед, только вам, - сказал Фогарти, волнуясь.
Теперь он действительно испугался. Дело принимало опасный оборот: не дай бог сделать неверный шаг на людях. Рано или поздно история дойдет до епископа, и еще подумают, что он знал больше, чем говорил.