Венсеремос!
Шрифт:
Поэтому Джейн везли отдельно, касика отдельно, а им навстречу ехали Че с охраной и Пакари — Вася настоял на обыске журналистки, как ни морщился Гевара.
— Ты нам нужен живой и здоровый, и пусть меня считают за идиота, но беречься мы будем по-серьезному, abuelito.
— Делай как хочешь, chico, — только махнул рукой Че.
На удивление, американка спокойно отнеслась к мерам безопасности — не иначе, Рики успел ей рассказать про теракт и гибель Римака.
Ради интервью заняли класс школы в Пунате после занятий, Джейн разложила свои причиндалы — блокнот,
Джейн еще раз переложила свое хозяйство, поерзала и подняла глаза на Че:
— Начнем?
— Прошу, сеньорита!
Она откашлялась, щелкнула клавишей магнитофона и, заглянув в блокнот, спросила:
— Часто появляются сообщения о попытках покушения на вас. Вы опасаетесь за свою жизнь?
Вся расслабленность Гевары улетучилась в один момент — только позавчера похоронили Римака.
— В США живет много людей, кому новость о моей смерти доставит удовольствие, и это не только беглые кубинские контрреволюционеры. Но я живу и работаю в окружении народа и друзей, здесь я в безопасности и нисколько не тревожусь.
— Предположим, — продолжила Джейн и даже малость покраснела, — с вами что-нибудь случилось, как бы, по вашему мнению, изменилась судьба континентальной революции?
— Я совершенно уверен, что в случае моей смерти ничего не случится, — отрезал Че. — У нас есть люди, имеющие исключительные способности для руководства движением. Революцию в одиночку не делают, это дело народа. Ни одна революция не прекращала свое существование потому, что не стало ее лидера.
Американка улыбнулась, похоже, ответ совпал с ее ожиданиями.
— Есть ли какая-либо вероятность, что континентальная революция возьмет другой курс, то есть, вновь станет демократией, вновь будут проводиться свободные выборы?
Че вздохнул и посмотрел на нее даже с некоторым сожалением:
— Разумеется, к этому мы и стремимся. Как раз в прошлом месяце мы провели первичные выборы в народные ассамблеи в Боливии, на очереди выборы в Перу. В будущем году пройдут выборы в Чили и мы надеемся, что на них победит кандидат «Народного Единства».
Гевара затянулся, выпустил дым под потолок и продолжил:
— Но следует помнить, что в США идея о демократии одна, а у нас — другая. Американская демократия это две партии, каждая из которых контролируется олигархией. В Латинской Америке и в других странах мира американские компании заставляют напряженно трудиться миллионы людей, которые лишены прав, не имеют приемлемого уровня жизни, доступа к образованию и медицинскому обслуживанию. А вы говорите о своей демократии. Поэтому нас нелегко понять, но когда-нибудь вы поймете и нашу идею о демократии.
Джейн порхала карандашом по страницам блокнота, диктофон шуршал пленкой, за спиной поскрипывал стул одного из охранников-герильеро.
— Что, по-вашему, должны сделать Соединенные Штаты в отношении
— Жить с нами в мире, дать нам строить свою жизнь, как мы сами желаем. Мы можем очень хорошо жить и без Соединенных Штатов. Соединенные Штаты могут хорошо жить и без нас. Незачем лезть в дела друг друга.
— У нас многие с опаской смотрят на ваши попытки экспорта революции.
— Экспортировать революцию нельзя. Революция — это люди, много людей, тысячи, миллионы! Людей, готовых сражаться за революцию. Если их нет — революцию экспортировать не получится, если они есть — революцию экспортировать не нужно.
— А что вы можете ответить на обвинения в массовых расстрелах? — американка подняла глаза от записей на Героического Партизана.
Вася и охранники чуть не засмеялись.
— Вот, вы видите реакцию наших людей? — заулыбался и сам Гевара. — Мы не расстреливаем иначе, как по решению суда и за серьезные преступления. Процесс в Айкиле, на который ссылаются обвиняющие нас в «расстрелах», полностью задокументирован, его решения впоследствии утверждены Верховным судом Боливии.
Джейн спрашивала еще долго, часа два или даже три, Че рассказывал о жизни партизан, старательно избегая лишней информации и американка, почувствовав это, свернула интервью.
Обратно в Кочабамбу она ехала вместе с Васей.
— Джейн, а какие у вас тиражи? — спросил он, стоило джипу отъехать от школы.
— Десять тысяч номеров.
— А для кого печатается ваш журнал? Неужели его издание оправдывает себя?
— О да, вполне! — повернулось к нему веснушчатое лицо. — Вы знаете, кто такие «новые левые»?
— Конечно, я сам почти новый и очень даже левый.
— Смешно, да, — сдержанно улыбнулась журналистка. — Сейчас в США в движении свыше семисот пятидесяти тысяч человек…
— Ого! — не удержался Вася.
На двести миллионов населения вроде бы и немного, но это те, кто выходит на демонстрации и акции, то есть почти всегда — под дубинки полиции.
— …в организации «Студенты за демократическое общество» состоит более ста тысяч человек, мы распространяем журнал в двухстах университетах.
— А общий потенциал движения, вместе с симпатизантами?
— Мы оцениваем в три миллиона человек.
Неплохо, неплохо. В компартии США на пике было как раз тысяч сто, но когда это было, лет тридцать с лишним назад! New Masses издавались тиражом двадцать пять тысяч, но тогда не было телевизоров. Да к тому же эти три миллиона — фактически интеллектуальная элита страны, вряд ли такой журнал читают биржевые маклеры, рабочие или поденщики. Но от сдержанной радости Вася тут же нырнул в пучину разочарования — ведь лет через десять-двадцать эти же самые три миллиона сожрет трясина потребительства. Все тысячи «инакомыслящих» и «студентов за демократию» прекрасно впишутся в американское общество, заведут семьи, детей, возьмут кредиты на машины и дома, будут выплачивать их и радоваться падению Варшавского договора и СССР, поддерживать вторжение в Панаму, бомбежки Ливии, войны в Персидском заливе и Югославии.