Верь мне и жди

Тартынская Ольга

— Надо у Вальки спросить. — Это уже другой голос.

— Жди, скажет она! — Третий!

С громко бьющимся сердцем я замерла на месте.

— Да пойдем спросим!

Я услышала шуршание и удаляющиеся шаги. Кажется, все ушли. Не чувствуя под собой ног, я взлетела на крыльцо и закрыла за собой дверь. Постояла, переводя дух и прислушиваясь. Мое убежище показалось мне слишком хрупким, ненадежным. Залезть на чердак? Я направилась к чердачной лестнице, но тут по лицу меня что-то мазнуло и пронесся легкий ветерок. Летучая мышь! Я затряслась от ужаса

и не нашла ничего лучшего, как нырнуть под покрывало и там затаиться. Я чувствовала себя одинокой во всей вселенной и абсолютно беззащитной.

Ну почему со мной так, думала я, глотая слезы. Почему я трясусь от страха в заброшенном доме, а ты наслаждаешься жизнью со своей юной красавицей? Да, я сама себя наказала. Пусть бы ничего не знала! Ждала бы тебя дома и думала о хорошем. Захотела все знать и видеть? Вот и получай!

А может, между вами и нет ничего? Так, увлечение, родство душ, обоюдное восхищение талантом? Ну бывает же всякое! Хотелось, как хотелось в это верить! Все, еду завтра домой и жду. Жду тебя и делаю вид, что ничего не происходит. Если уж ты сам решишь меня прогнать, ну что ж… Я плакала, забыв об опасности, и незаметно для себя уснула.

Проснулась от стука в дверь. Долго не могла понять, где я. Стук повторился. Я вскочила, расправила юбку, пригладила волосы и открыла задвижку. На пороге стояла Валя.

— Жива? А я уж было испугалась. Идем чай пить.

— Который час? — спросила я, еще не осознав происходящее.

— Да уж одиннадцать.

Она повернулась и пошла к своему дому, я послушно зашагала следом. Мы пили чай с пышными оладьями и дешевыми конфетами, я ничего вкуснее этого не едала! Валя рассказала, как среди ночи ее разбудили работники и велели показать дом, где спала я.

— Зачем? — запоздало испугалась я.

— В гости рвались.

— Ночью?

— Так им, пьяным, что день, что ночь. Наверное, хотели добавиться, а нечем было. Вот и решили тебя потрясти. Они всегда так. Как кто свежий появляется, скорее попрошайничать. В лагере-то не разживешься, там не пьют. А тебя они днем на озере приметили.

Да-а… Валя подлила мне чаю, я поблагодарила. Кажется, голова прояснилась, пора домой.

— Как мне уехать отсюда в Вологду? — спросила я.

Валя сунула в рот карамельку, подумав, ответила:

— Да никак. Надо идти в Колоколушу, там искать, кому по дороге.

Я поднялась с табуретки, собираясь уходить. Валя посмотрела на меня с сочувствием и вдруг спросила:

— Не зря, значит, приезжала?

— В каком смысле? — растерялась я.

— Да меня можешь не стесняться. Много тут вас, горемычных, побывало.

— Я не понимаю…

Валя стянула с волос белую косынку.

— А что тут понимать? Искала своего небось? Эти кобели каждое лето здесь оргии устраивают. Все неженатые, все свободные, девок сманивают. А там, глядишь, то одна баба приедет за своим муженьком, то другая… — И спросила: — Нашла ли?

— Нашла, — горько вздохнув,

призналась я. — Только не хочу мешать ему, уеду.

Слезы сами собой полились так некстати.

— Я б им всем обрезание сделала! — ругнулась Валя. — Полное обрезание!

— А вы не замужем? — спросила я, утирая слезы.

Валя опустила руки и тихо сказала:

— Была. Погиб в Афганистане в восемьдесят первом. И погулять не успел, только поженились. Да что уж, давно это было.

Она отошла к печке, погремела чугунками.

— Будешь разводиться? — спросила немного погодя.

— Не знаю, — честно ответила я.

— Дурак он, коль от такой жены гуляет. Ты прости его, непутевого. И… люби, пока живой…

Я подошла к ней, обняла и поцеловала. Она посмотрела на меня и молча перекрестила. Я ушла к себе.

Принесла воду из колодца, умылась, почистила зубы. Подкрасилась, переоделась, причесалась, заколола волосы шпильками, собрала сумку и направилась в «Святояр». Другого пути в Колоколушу я не знала. Сумка значительно затрудняла движение. Я часто останавливалась отдохнуть, посидеть на пеньке или упавшем дереве. В лагерь явилась, когда звонили к обеду. Есть не хотелось, но я решила отыскать Мирослава, чтобы попрощаться. Под навесом его не было. Пришлось вспоминать, где висит знак «стоп». Это оказалось мне не по силам. С сумкой, растерянная, я, наверное, глупо выглядела среди беззаботных полуобнаженных людей.

— Хельга!

Я вздрогнула и уронила свою ношу. Мирослав опять напугал меня этим обращением. Ведь до него никто меня так не называл, кроме тебя.

— Почему ты не пришла вчера? — спросил юноша.

Я махнула рукой:

— Не до того было. Скажи, как мне отсюда выбраться?

— Зачем? — удивился Мирослав. — Сегодня ночью будет самое интересное!

— То есть? — напряглась я.

— Ночь накануне Ивана Купалы.

— Ну да, знаю, читала у Гоголя. Вы будете искать цветущий папоротник, который показывает клады!

— Нет, не совсем. Оставайся обязательно, это надо видеть. Иначе просто зря приезжала в лагерь!

— Не зря, — пробормотала я. — Мне надо уехать. Скажи, как вы добираетесь до Вологды?

Мирослав схватился за мою сумку.

— Завтра будет автобус, все просто. А сейчас идем обедать.

— Куда ты? — воскликнула я.

— Положу вещи в свою палатку.

Его обиталище оказалось рядом. Я заглянула в палатку — там лежала полуголая девица с распущенными волосами. Она привстала, когда увидела нас.

— Ты чего валяешься, к обеду зовут! — обратился к ней Мирослав.

Положив сумку, он кивнул девице:

— Догоняй! — и потянул меня в сторону навеса. Нам вслед понеслось капризное:

— Славенок, подожди!

Мирослав не обратил на этот зов никакого внимания. Занятая своими мыслями и горестями, я ничему не удивлялась. Мирослав раздобыл для меня миску супа, усадил возле себя на скамье. Я ела, не чувствуя вкуса. Спросила:

— А что за автобус завтра идет на Вологду? Ваш, лагерный?