Верь мне
Шрифт:
Я уж молчу про декор кондитерских, кафе и магазинов детских игрушек. Хотя нет, скажу все-таки. Это просто изобилие красоты!
Идешь по улицам современности, а кажется, будто гуляешь по страницам сказки. Трудно не проникнуться тем самым рождественским настроением. Люди ждут праздник. Я тоже. Только причины у меня совсем не радужные. Все, о чем я могу мечтать – чтобы поскорее закончился этот ужасный год и наступил новый.
Вдруг станет чуточку легче?
Вдруг…
А пока болит каждый день. Ночью – острее всего. Иногда даже дышать тяжело. Приходится вставать, заваривать
И все же я не могу сказать, что чувствую себя одиноко. Все-таки есть Габриэль, есть Анжела Эдуардовна, есть любимое дело… Я стараюсь жить. Именно жить, а не плыть по течению. Поэтому, получив через Шатохина напутствие Георгиева исполнить свою мечту о кафе в Париже, сразу по приезде озадачилась поиском подходящего помещения. Подумала, что глупо отказываться от денег, которые он предложил на бизнес, и так или иначе жить здесь за его счет.
Какой смысл? Чтобы продемонстрировать характер? Разве это теперь важно?
Кроме того, судьба в этом деле благоволила ко мне, и я нашла просто идеальный вариант.
Мебель и вся необходимая техника сдавались вместе с кафе. Нам с Анжелой Эдуардовной оставалось лишь оформить все юридически, освежить ремонт, разработать оригинальное меню и найти пару рук в нашу маленькую команду.
– Ах, какой же все-таки Александр внимательный и заботливый! Прекраснейший человек! Мужчина с большой буквы! – не переставала петь Георгиеву оды моя добрая и несколько наивная соседка. – Как он, должно быть, любит тебя, Софи! Это же… Это невероятно! Он все для тебя сделал.
Я не спорю с ней. Обесценивать поступки людей не в моем характере. Саша действительно сделал для меня очень и очень много. Но факт остается фактом – он женился на другой. А еще… Он попрощался. И последнее страшнее всего. До сих пор озноб охватывает, стоит лишь вспомнить этот болезненный момент.
Одно «прощай» с его стороны, и наша общая вселенная оборвалась… Я не успела ничего ответить, не успела обнять его, не успела сказать, как он важен… Не успела нормально проститься!
А ведь, вполне возможно, мы никогда больше не встретимся.
Я должна была сказать… Должна… Я так много хотела сказать!
Но…
Только Даня позже слушал мою исповедь, вытирал мои слезы и принимал мои объятия. Он провел меня до стойки регистрации на рейс до Парижа. Он звонил мне после посадки. Он отправил ко мне Анжелу Эдуардовну и Габриэля. И он же приезжал к нам примерно раз в две-три недели, чтобы проведать и оценить ситуацию на месте.
Кроме него прилетал Полторацкий. И даже ненавистная стерва Людмила Владимировна, которая выбесила своим присутствием и меня, и Габриэля, и Анжелу Эдуардовну! То ее не там поселили, то не тем накормили, то не так ответили на вопрос… Королева, черт возьми! Принимай ее, как суперзвезду!
И только Саша ни разу не приехал, не позвонил, не написал ни слова… С каждым днем я все четче понимала, что его «прощай» – не пустой звук. Это решение, которое он не нарушит никогда.
«Ты же сама сказала ему, что больше с ним быть не сможешь…
Можно ведь было как-то не так категорично… Но что уж сейчас?
Прошло два месяца, а переживаний меньше не становилось.
И самой ужасной, буквально одуряющей меня мыслью было опасение, что с Сашей случится что-то по-настоящему страшное. Мне даже стали сниться кошмары, в которых я находила его то утопленным, то истекающим кровью, то повешенным… Каждый раз просыпалась от собственного крика. И больше уже не могла уснуть, даже после успокоительных капель Анжелы Эдуардовны.
Я маниакально сталкерила соцсети Георгиева. Но там за два месяца не появилось ни одной новой заметки. А вот у Влады регулярно обновлялись публикации и сторис. И каждый раз, когда в них мелькал Саша, мое сердце останавливалось, разрывалось и, исцеляясь, начинало безумно колотиться.
Я и радовалась возможности хоть как-то его увидеть, и вместе с тем умирала от боли, что он с ней.
– Вот это пирожное попробуйте, – подзываю Анжелу Эдуардовну, полностью игнорируя явившуюся вновь Людмилу Владимировну. Подхватила, понимаете ли, Габриэля и расселась в кресле у окна, как самая важная персона на моей кухне! – Песочный коржик, карамель, пралине и белый шоколад, – комментирую, пока старушка жует, прикрывая от удовольствия глаза. – А теперь вот это красненькое, – подсовываю ей второе пирожное. – Бисквит, маскарпоне, вишневый джем, меренга и глазурь.
– Потрясающе! – нахваливает Анжела Эдуардовна. – Воздушная текстура, нежнейший сливочный вкус и чумовая вишневая кислинка! Очень тонко, Софи!
– Правда? – радуюсь, отстраненно отмечая, что Георгиева зачем-то меня в этот момент фотографирует. – Эти десерты для нашего праздничного меню, – делюсь со старушкой. – Теперь вот это зеленое возьмите. Оно похоже на красное, только тут основной вкус – киви. А у желтенького – лимон.
Не успеваю договорить, как моя сердобольная соседка, а теперь уже и компаньонка, выкладывает несколько пирожных на чистую тарелку и относит их Сашиной маме.
– Людочка, попробуйте и вы эту красоту. Пирожные просто божественны! Наша София такая умница!
Ну, конечно! Я ведь не стала рассказывать, что за сука Сашина мать! И Анжела Эдуардовна решила судить эту мразину по сыну.
«Хорошего же человека воспитала… И вот к нам приезжает… Проведывает… К ней просто нужен особый подход…» – вспоминаю я выводы, которые старушка сделала после прошлой встречи.
– Спасибо, Анжела, – жеманничает Людмила Владимировна, выдавая какую-то кривулю за улыбку. – Я сладкое не ем. Берегу фигуру.
– Ой, Боже… – не сдержавшись, фыркаю я. Не собиралась ведь вмешиваться! Вообще с ней в этот раз говорить не хотела. Но в один момент поперло какое-то негодование… Не остановить. – Поверьте, дорогая мама, вас уже ничего не испортит! Даже большой живот, – чтобы скрыть свое ехидство от впечатлительной старушки, улыбаюсь. Георгиева поджимает губы, прищуривается и надменно игнорирует мой выпад. – Ой, ну, ешьте вы уже, на здоровье, мама! Ну, пожалуйста! – подбегаю к ней с чайником, чтобы подлить в чашку кипятка. – Не обижайте меня!