Вера и рыцарь ее сердца
Шрифт:
Карл не ожидал посетителей, его рабочее время подходило к концу. В последнее время его коллеги предпочитали собственные дела каждодневному корпению над бумагами от звонка до звонка. Днем многие служащие отправились на улицу посмотреть уход немецких частей из города, и больше на работе не появлялись. Скорее всего они отправились домой, готовиться к отъезду в Германию. Карл не мог так безответственно относиться к своему труду. Работа с документами требовала аккуратности и дисциплины от чиновника, и Карл был очень аккуратным и очень ответственным человеком, воспринимая службу в администрации, не столько, как возможность прокормить семья, а сколько, как его священный долг патриота перед отечеством. Конечно, его
Четыре года назад он приехал сюда вместе с женой и сыном-подростком. Они приехали в Антверпен на постоянное место жительства. Четыре года он плодотворно работал, чтобы в Антверпене, как и в других городах Бельгии, запустить в действие механизм медицинского страхования населения, создать пенсионный фонд, профсоюзы и ввести социальные пособия. И вот теперь, когда пришла пора «сбора урожая», непобедимый рейх позорно пал на радость своего врага. Такого итога для своих трудов Карл никак не мог ожидать. Кто теперь вспомнит о трудолюбивом Карле, который ночи напролет корпел над бумагами, чтобы за короткий срок подготовить документы своему начальнику, а начальник – своему начальнику, чтобы документы в срок были утверждены германским правительством и приобрели силу закона в бывшем королевстве Бельгии.
– Наша работа остается в тени так же, как и я со своей близорукостью. Никто не скажет мне на прощание доброго слова, – думал про себя Карл до того, когда он услышал нежный призыв колокольчика. Этот звон колокольчика прервал думы Карла о его жизни в Бельгии и о той вчерашней гостье, из-за визита которой он не смог уснуть до рассвета.
А те думы были горестными.
Сын Карла подружился по приезду в Антверпен с местным пареньком, у которого был старший брат Давид. Давид носил имя еврейского царя, но он не был евреем, он был чистокровным фламандцем. Карл помнил, как три года назад Давид, одетый в мундир немецкого пехотинца, гордый от предстоящих сражений за новую Германию, прощался с друзьями и соседями. Даже Карл поучаствовал в этом трогательном прощании, говоря Давиду и его друзьям, что Германия стала для Бельгии старшим братом, что враги Германии стали врагами Бельгии, и что долг братьев – стоять плечом к плечу в борьбе с врагами до победы. Победа должна была принести благоденствие, как немцам, так и фламандцам. В сущности, Карл говорил то же самое, о чем вещало радио, с утра до вечера.
Когда вчера вечером мать Давида пришла в дом к Карлу, то тот не сразу узнал в этой постаревшей женщине свою приветливую соседку. Ее густые темные волосы короной лежали на голове, а на плечи был наброшен серый пушистый платок, прикрывавший темно-клетчатое платье, но в облике этой женщины было что-то такое, что настораживало. Нежданная гостья робко поприветствовала хозяев дома. Карл кивнув в ответ, и подумал, что, может быть, соседка ошиблась адресом, и он заранее собрался ее простить за эту оплошность, но гостья не собиралась извиняться и не собиралась уходить. Она без приглашения села на стул, что стоял у обеденного стола, напротив Карла. В комнате воцарилось молчание.
Гостья пристально смотрела на Карла, словно изучала его под увеличительным стеклом, а тот не выдержал ее взгляда и в растерянности оглянулся на жену, которая осталась стоять у двери тоже в полном недоумении. Не отрывая тяжелого взгляда от Карла, соседка заговорить, не спеша, как бы подбирая нужные слова.
– Алле, сосед мой уважаемый, расскажи-ка мне умно и по-человечески доходчиво, что мне, вдове, теперь делать? Как дальше жить? Давид, мой старший сын, ты его, господин Кауфман, помнить-то должен, сидит уже третий месяц в своей инвалидной коляске. Он вернулся с этой проклятой войны, но вернулся калекой. На войне ноги его оторвало взрывом, железный крест имеет за храбрость от вашего фюрера. Теперь сидит мой сынок дома, и
Женщина замолчала, закрыв рот рукавом платья, тут супруга Карла подошла к мужу и встала за его спиной, а гостья встала со стула и, наклонившись над столом, спокойно изложила суть дела.
– Так, усыновил бы моего мальчика. Возьми его с собой в свою Германию, когда сбегать будешь. Друзья отвернулись от него, а соседи на него уже сейчас волком смотрят. Что будет с нами дальше, когда вся ваша команда уберется в Германию? А? Угробят его злые люди, … как изменника родины угробят. Мой муж был убит в первую мировую войну. Я сама детей растила. Но они были детьми героя. Теперь и геройство мужа нам не поможет. Возьми моего Давида с собой, Карл, он воевал за твою страну. После войны в Германии будет много таких покалеченных, как он. Может быть, в германии он еще поднимется, мой мальчик.
Не прошеная слеза застыла в глазах вдовы, но женщина справилась с волнением и продолжила свое прошение.
– Всё, что есть у меня, будет твоим. Я служить тебе буду, пока Господь не смилуется надо мной. Прости, что ненавидела я тебя и всех немцев за то, что убили моего Марка и теперь не добили сына. У тебя тоже сын растет, мой младший стал его другом. Ты должен меня понять. Ты хороший человек, и жена твоя женщина верующая. Вот, я пришла и прошу, – договорив свою речь, женщина перекрестилась, – Да, не оставит вас Бог.
Затем гостья опять села на стул. В комнате воцарилось молчание.
– Мы останемся здесь. Мы не уедем в Германию, госпожа Матильда! Правда? Карл, мы останемся жить в Бельгии?.. Ради нашего сына – вопросительно сказала жена Карла, осторожно положив свои руки на его покатые плечи.
Вчера Карл ничего не ответил жене, он ушел в спальню. Это было вчера, а сегодня он на службе и обязан приветливо принять гражданина, который нетерпеливо звонил в колокольчик. Высокий мужчина счастливо улыбался чиновнику по другую сторону барьера, что чрезвычайно противоречило настроению самого Карла.
– Чем я могу вам помочь? – с сильным немецким акцентом спросил Карл посетителя.
– Господин, у меня родился сын. Вернее, у нас с женой родился сын. В роддом требуется принести акт о рождении мальчика, – проговорил Альфонс быстро и радостно.
Наступила пауза. Пауза тянулась и тянулась. Человек за бюро всё смотрел на стол, где лежал раскрытым толстый журнал регистрации гражданского состояния населения. Потом он медленно поднял глаза на Альфонса, как будто сказанные мужчиной слова были шифровкой. В круглых очках Карла бликами отражалась радость посетителя, но за толстыми линзами в глазах чиновника стояла густая коричневая пустота.
– Вы сказали, что у вас родился сын? – проговорил Карл правильным голосом администратора, слегка споткнувшись на слове «родился».
– Совершенно точно, у меня, вернее, у нас с женой родился первенец!
По опыту чиновника Карл сразу высчитал дату зачатия ребенка, возраст самого папаши и отметил его здоровый вид. В справке из роддома стояли имена и фамилии родителей, которые в роддомах обычно не скрывают. Рука Карла автоматически потянулась к журналу, где регистрировались имена числившихся в розыске преступников и дезертиров, сбежавших из лагерей трудовой армии Гитлера, но в этот момент каменное здание городской администрации потряс грохот танка, проезжавшего по мостовой, и в это мгновение верность Карла службе дала трещину.