Вера и жизнь
Шрифт:
Патриарх Кирилл
Среди учеников митрополита Никодима (Ротова) Владимир Гундяев был, наверное, самым талантливым. Одаренность ему была свойственна не только интеллектуальная (попадались и люди более успешные в науке или творчестве), но и, так сказать, «структурная» – он умел руководить и стремился это делать. Стать в 28 лет ректором Ленинградской духовной академии, где трудились маститые профессора, – дело нешуточное. Будучи воспитан в семье священника, Владимир унаследовал веру с детства и, как утверждают питерские церковные старожилы, в юном возрасте играл в богослужение – так делают многие дети-«поповичи».
Формирование характера будущего Патриарха происходило в очень проблемных условиях. Шло время малоизвестных, но весьма жестких «хрущевских» гонений на религию, начавшихся в 1958 году и остановившихся только после отставки «прогрессивного»
Делались попытки – и небезуспешные – сдерживания Церкви изнутри. Рукоположение молодежи, особенно городской и интеллигентной, могло стоить епископу кафедры. Закрывались «кузницы кадров» – монастыри и семинарии, причем формально решением церковного начальства. На территории нынешней России оставалось два действующих мужских монастыря (и ни одного женского), две академии и две семинарии. Стимулировался отход священников от веры, и случаи такого отхода становились поводом для широкой пропаганды. Например, ушедший из Церкви в 1959 году профессор Ленинградской духовной академии протоиерей Александр Осипов начал ездить по стране с атеистическими лекциями и писать антирелигиозные книги, которые издавались огромными по нынешним меркам тиражами.
И в школе, и в культурно-общественном пространстве верующему молодому человеку говорили: у тебя нет будущего. Все «прогрессивные» дороги, увлекавшие тогда юношество – наука, космос, «великие стройки» – подавались как прямо противоположные религиозному образу жизни. В этих условиях большинство детей священников не шло по стопам отцов – многих отговаривали сами родители. В семинарии поступали ребята из деревни, причем обычно малороссийской и молдавской. «Чудиков-интеллигентов» не брали. В общем, у юного Владимира был непростой выбор. И, судя по всему, он некоторое время колебался: после 8-го класса, будучи, очевидно, из-за веры не принят в старшую школу (у меня была та же история), он пошел работать в геологическую экспедицию. Однако в семинарию поступил уже через три года – сразу по достижении 18 лет, раньше было нельзя.
Владыка Никодим дал молодому человеку возможность блестяще реализоваться, оставаясь верующим. В 22 года он становится монахом и священником, через два года назначается представителем Русской Церкви при Всемирном совете церквей в Женеве, а еще через три – ректором академии. Из гетто советской религиозной жизни вырваться удалось – причем блестяще. Однако подростковый опыт был скорее опытом поражения, чем победы – той, вкус которой чувствовало на устах наше поколение. Опытом униженности и страха. Церковная жизнь 60-х и 70-х годов была сильна, пожалуй, одним – стойкостью людей, которые пришли из лагерей и тюрем. Такие люди рядом с юным Владимиром были – прежде всего отец и дед (второй прошел множество мест заключения и ссылки). Но была и другая реальность: униженность Церкви, тотальный компромисс, запуганность, советы школьных учителей и товарищей «не губить себя» в религиозной жизни. Света в конце советского тоннеля тогда не было и в помине.
Судя по всему, этот опыт наложил свой отпечаток на личность нынешнего Патриарха. Он до сих пор не осмеливается решительно спорить с власть имущими – так чтобы доводить дело до реального обострения отношений или до разрыва, до того, чтобы поставить под угрозу свою жизнь. Спорит только тогда, когда можно пожаловаться «выше» с гарантированным успехом. Часто говорит в одном кругу одно, в другом – другое, причем даже публично, не понимая, что сегодня все слова быстро доходят до самых разных аудиторий.
У нынешнего Патриарха – прекрасный дар красноречия и убеждения. Почти любую аудиторию и почти любого собеседника он может склонить на свою сторону – но, увы, лишь на время. Видя позитивную реакцию на свои слова, он считает, что цель достигнута и дальше все должно идти как по маслу. Однако сопоставление сказанного и сделанного подчас разочаровывает людей. Когда ему об этом говорят, он теряется и копит в сердце обиду.
Этот человек очень не любит признавать собственную неправоту и отказываться от того, что делал и говорил раньше – пусть даже много лет назад. Он редко удосуживается применить к себе те обличения, которые адресует окружающим. Для оправдания
Система взглядов нынешнего Патриарха была и остается довольно гибкой – в ряде вопросов она формируется ситуативно, будучи лишена долговременного стройного каркаса. (Замечу, что менять позицию – не грех, сам не раз менял ее с годами; однако это нужно честно констатировать и объяснять.) В разных обстоятельствах этим человеком могут быть сказаны весьма различные вещи, иногда не вполне сопоставимые друг с другом. Увы, и эта особенность наверняка «родом из юности».
Сильно ударило по жизненной траектории тогдашнего архиепископа Кирилла отстранение от ректорского поста с переводом на архиерейскую кафедру в Смоленск. Церковная жизнь там была в самом настоящем провинциальном загоне. Большинство духовенства происходило не из местного населения – из украинских сел. В прекрасном Успенском соборе молились одни старушки. Епархиальное управление ютилось в трех комнатах, туалет был отделен ширмой от кабинета секретаря. В общем, приходилось начинать почти с нуля. И молодой архиерей, которого сначала приняли за «перелетную птицу», принялся за дело. Было создано межепархиальное духовное училище, затем преобразованное в семинарию, появилась одна из первых церковных социальных служб, возникло молодежное движение, был основан православный детский сад… Власти сначала роптали, но вскоре поняли, что народная поддержка этих инициатив слишком очевидна.
Я познакомился с архиепископом Кириллом в 1986 году – вскоре после его назначения в Смоленск. Приехал, чтобы поговорить о поддержании в СМИ и православной общественности памяти митрополита Никодима – иерарха действительно великого. Делал это втайне от тогдашнего своего начальника – митрополита Питирима, который Никодима и никодимовцев не любил. Владыка Кирилл в эти годы был совершенно очарователен – он метался по смоленской клетке как молодой лев, фонтанировал идеями, умел заряжать молодежь, вселяя в нее оптимизм посреди довольно унылой позднепименовской эпохи и все еще продолжавшегося засилья атеистических властей. Единственное, что отталкивало, – заискивание перед теми самыми властями самого низкого уровня (Питирим держался гораздо более независимо, даже высокомерно, и со много более высокими людьми). Страх на самом деле никуда не уходил. Его не было лишь в общении с молодежью, тем более «залетной» – московской и питерской.
В 1989 году, впервые после «опалы», мне удалось опубликовать в «Журнале Московской Патриархии» интервью с владыкой. Многие, включая его самого, радовались как дети. Вскоре опала сменилась карьерным взлетом – в ноябре того же года архиепископ Кирилл стал председателем Отдела внешних церковных сношений, постоянным членом Синода.
На этом посту он вскоре ощутил вкус к публичной деятельности. Начались телеэфиры, председательства на различных собраниях, выступления перед многолюдными аудиториями. Дар слова, конечно, помогал. Появлялась надежда на патриаршество – все другие претенденты, да и Патриарх Алексий, смотрелись гораздо бледнее, особенно в публичном пространстве. Одновременно усиливалась подозрительность к «конкурентам», недоверие к ним. Порой соревнование с этими людьми становилось главным мотивом действий. Начиная с 1994 года я пытался организовать подготовку всеобъемлющего церковного документа по общественной проблематике, который потом стал именоваться Основами социальной концепции Русской Православной Церкви. Интерес у начальства к этому проекту долго был почти нулевым – на утверждение состава рабочей группы ушли годы. Правда, потом митрополит Кирилл – председатель группы – втянулся в ее деятельность, которая был связана с интереснейшими и яркими дискуссиями. Написание документа, правда, периодически заходило в тупик, руки у председателя группы опускались, и вернуть его к процессу оказывалось непросто. То же происходило с моей инициативой создать Межрелигиозный совет России: только назойливые напоминания довели дело до результата. Главная же энергия митрополита и возглавляемого им отдела, помимо неизбежной церковно-дипломатической текучки, тратилась на соревнование с тогдашним управляющим делами Московской Патриархии митрополитом Сергием (Фоминым), которого в конце концов в 2003 году удалось заменить на заместителя председателя ОВЦС архиепископа Климента – вскоре, впрочем, оказавшегося как раз основным соперником Кирилла на выборах Патриарха.