Вера и жизнь
Шрифт:
Сейчас – и пусть ругают меня «справа» и «слева» – я готов сказать: нужно было сохранить систему советской власти и социалистическую экономику, дав всему этому религиозное содержание, православное и отчасти мусульманское, при всем внимании к некрупным религиозным меньшинствам и к интересам неверующих. Не надо было полагаться на внешних советников. Нужно было начать диалог с позднесоветской молодежью, дав ей возможность выстроить новую глобальную миссию России – эта миссия, о которой я скажу ближе к концу книги, была бы более привлекательна, чем опустошающий «вещизм». Думаете, такая возможность, упущенная в 90-е годы, не открыта нам сейчас?
Люди ищут справедливости, высших смыслов, переустройства мира. Нам нужно дать им возможность осуществить то, что они хотят, мирными, законными, но очень прямыми способами. Мы должны объединить этих людей. Мы должны здесь, в России, осуществить лучшие идеалы Святой Руси, халифата, СССР, то есть тех систем, которые бросают
Уже в первой половине девяностых большинство людей, надавно жаждавших перемен по западному образцу, начало откровенно тосковать по советским временам. К этому побуждали не только экономические проблемы – обнуление сбережений, развал социальной системы, разгул криминального «бизнеса», откровенное надувательство ваучерной приватизации по Чубайсу. Гордые советские граждане вдруг оказались жителями страны, об которую в мире вытирали ноги. Распад СССР сделал десятки миллионов русских людьми второго сорта. Не случайно Всемирный русский народный собор – организация, созданная в 1993 году по инициативе общественников, подхваченной митрополитом Кириллом, – в середине девяностых заявил, что русский народ есть «разделенная нация на своей исторической территории, которая имеет право на воссоединение в едином государственном теле».
Вчерашние либерал-демократы и западники становились ярыми противниками курса Ельцина – Гайдара. В Верховном Совете многие понимали, что мнение народа склоняется в сторону контрреформаторов. Это не могло не привести к конфликту с президентской властью. Все разрешилось кризисом сентября – октября 1993 года. Импичмент Ельцина был неизбежен, и его окружение пошло на обострение. Печально знаменитым указом № 1400 Ельцин, вопреки Конституции, распустил Съезд народных депутатов и Верховный Совет – формально для запуска конституционной реформы, фактически ради сохранения собственной власти. Люди начали стягиваться к Белому дому. Конституционный суд не признал действия Президента законными. На всю страну прозвучали слова главы КС Валерия Зорькина, адресованные Ельцину: «Вы покинули конституционное поле. Вернитесь в него». В ответ оголтелые сторонники «демократии» на митингах кричали: «Зорькин-позорькин»! Впрочем, большинство людей понимало, что происходит беззаконие. 24 октября Съезд народных депутатов объявил Ельцина низложенным, но реально отстранить Президента от власти парламентарии не могли и не пытались. Началось двоевластие и силовое противостояние – сначала относительно вялотекущее.
Кому-то в 1993 году казалось, что определенная точка зрения победила, что люди, активно не принимавшие советскую действительность, стремившиеся навсегда утвердить в обществе демократию западного образца и капитализм, одержали окончательную победу. И что никто никогда на уровне принятия государственных решений не будет оспаривать этот курс так, как оспаривал его Верховный Совет в начале 1990-х.
Но история сложилась иначе. Наше общество, а потом и государственное руководство, народ, а потом и власть, исполнительная и законодательная, все в большей мере начали понимать, что не получится в России силой оружия – или силой убеждения, политического давления, промывания мозгов, обмана – утвердить однозначную ориентацию на Запад.
Да, в России всегда существовали либеральные политические группы – прозападные или пророссийские. И они имеют очень важное место в политической жизни. Более того, их роль в обществе будет периодически то увеличиваться, то уменьшаться – так же как и роль консерваторов, ориентированных на самостоятельность России и не приемлющих капитализм в его нынешнем виде. И те и другие имеют свое право на участие в истории страны, в ее настоящем, в тех дискуссиях, которые происходят, – и, безусловно, они будут играть определенную роль в будущем страны.
Но в течение второй половины 1990-х годов и всего отрезка текущего столетия, который мы прожили, однозначный диктат прозападных сил не получился. Люди стали возвращаться к пониманию необходимости самостоятельного развития, начали спорить с якобы бесспорными
Это вовсе не значит, что сегодня надо унижать, растаптывать, исключать из жизни страны те силы, чья идея взяла верх в начале 90-х. Будем надеяться, что консерваторы и либералы, западники и почвенники, приверженцы разных взглядов на развитие страны будут иметь адекватное своей численности, интеллекту и практическим делам значение в построении будущего.
Каждый социальный слой должен адекватно участвовать в определении того, как нам жить, и ради чего жить, и что является главным. Чтобы это всегда было так, важно помнить жертвы трагических событий, разделявших наш народ, и уроки этих событий. Разные слои – простой народ, интеллектуалы и некнижные люди, жители Москвы и регионов – все это группы людей, которые никуда не денутся. И значит, к ним нужно прислушиваться до того, как в обществе начинается разделение, чреватое насилием и гражданской войной.
Парламентская сторона конфликта обратилась за посредничеством к Церкви. Митрополит Кирилл подхватил идею, в то время как другие иерархи прятались и ждали, чья возьмет. Без особого желания, но все-таки согласился с предложением стать медиатором Патриарх Алексий. Через некоторое время удалось убедить и президентскую сторону в том, что переговоры нужны, а Церковь – достойный посредник. Ельцина помог уговорить руководитель его администрации Сергей Филатов, у которого сложились личные отношения с заместителем председателя ОВЦС архимандритом Феофаном (Ашурковым), нынешним Казанским митрополитом. Я готовил некоторые документы и поддерживал связь с Белым домом – в том числе через иеромонаха Никона (Белавенца), который все время находился там по зову сердца и мог запросто зайти к председателю ВС Руслану Хасбулатову или к Александру Руцкому, который по парламентской «версии» исполнял обязанности президента.
Переговоры начались 1 октября – за пару дней до трагической развязки. Некоторые сегодня утверждают, что они были безрезультатны. Это неправда: была достигнута и положена на бумагу договоренность отвести войска от Белого дома в обмен на разоружение сторонников Верховного совета, а главное – сохранить и тогдашний парламент, и президентский пост за Ельциным. То есть по сути ситуация должна была вернуться ко времени до Указа № 1400.
То, что произошло дальше, разные стороны до сих пор интерпретируют по-разному. Мы, наверное, никогда не узнаем, кто первым начал стрельбу у Белого дома 3 октября (в «Останкино» в тот же день нападавшей стороной однозначно были сторонники Верховного совета). Но выгоден радикальный сценарий был именно президентской стороне – парламентскую компромисс устраивал. Симптоматично, что на провластных телеканалах (других тогда не было) в эти дни постоянно слышались призывы «покончить» с консервативным составом депутатского корпуса и упразднить систему советов. Подобные настроения царили и в коридорах власти.
Впрочем, защитники Верховного Совета вели себя не намного мягче. 2 октября мне нужно было пробиться в осажденный Белый дом, чтобы передать документы для Хасбулатова и Руцкого. После этого я походил по площади перед зданием, встретил многих знакомых. Многие были откровенно пьяны.
– Где твой Патриарх, где твоя Церковь? – крикнул мне один «христианский демократ», держа в руках флягу. – Вы должны, как Патриарх Гермоген, вести нас на Кремль, и мы повесим Борьку!
По телевизору в то время вещали некоторые «нехристианские демократы» – они, также со ссылками на Патриарха Гермогена, тоже призывали вешать – но уже «коммунистов».
Между прочим, люди левой ориентации – патриоты СССР – хоть и составляли большинство у Белого дома, были там не единственной политической группой. Пришли и монархисты, и православные патриоты. С ними пришел и отец Никон. Около Белого дома в 1993 году, пожалуй, впервые в большом количестве объединились православные «белые» консерваторы и консервативные коммунисты, которым ближе была идея великой Руси, а не идея мировой революции. На такое единение работали и митрополит Питирим, и тогдашний митрополит Кирилл.
В начале октября, в момент разгара насилия, мне пришлось готовить проекты церковных документов, ставших реакцией на события. Было среди них и заявление Синода от 1 октября, где говорилось: «Тот, кто прибегнет к насилию первым, будет неизбежно обречен на поражение и проклятие. Властью, данной нам от Бога, мы заявляем, что тот, кто поднимет руку на беззащитного и прольет невинную кровь, будет отлучен от Церкви и предан анафеме». За этим последовала «Мольба Патриарха» с призывом остановить насилие. 4 ноября утром, возвращаясь из Данилова монастыря домой, я заснул, стоя в автобусе, – впервые в жизни. На самом деле все, что мы могли сделать, мы сделали.