Вера Петровна. Петербургский роман (Роман дочери Пушкина, написанный ею самой)
Шрифт:
— Конечно, я не уеду, — отвечал юный граф, — не увидав вас еще раз хоть на мгновение. К чаю я не приду, нужно дома собраться в дорогу. Почтовые лошади заказаны к десяти часам. Я отъеду от дома родителей и проеду мимо вас, чтобы хоть на секунду попрощаться со всеми вами.
Между десятью и одиннадцатью к дому Громовых подъехала коляска. Это был Владимир. Скинув с себя меховое пальто (при поездке ночью без него было не обойтись), он вошел в комнату, где семья собралась в его ожидании. Присутствовал и Борис Иванович, так как с радостью хотел наблюдать отъезд своего столь опасного соперника.
— Присядьте на минутку, Владимир Николаевич, —
— Нет нужды, Мария Дмитриевна, уверять вас в моем живейшем желании как можно быстрее снова прийти в ваш гостеприимный дом, — отвечал Островский.
Он заставил себя улыбнуться, но улыбка получилась вымученной. Сердце было полно печали. Через несколько минут он поднялся. Как сын, обнял Марию Дмитриевну и генерала. Молча поцеловал руку дамам. Говорить более не решался. Едва осмелился еще раз посмотреть на Веру и бросился из дома. Накинул пальто и вскочил в коляску. Все провожали его, стоя в дверях.
— Пошел! — крикнул он ямщику, послав рукой прощальный привет. — До свидания! — были последние слова, которые он прокричал. Лошади тронули и вскоре исчезли в сумраке ночи.
Завыл осенний ветер, холодный дождь, смешанный с градом, злобно застучал в окна. Старые деревья вокруг дома застонали и закряхтели, как будто почувствовали сердечную боль людей, которые совсем недавно беззаботно и радостно жили под своими зелеными крышами.
Как только утих последний звук удалявшейся коляски, Вера незаметно ушла к себе. И до поздней ночи ее матери слышались всхлипы и плач.
Глава пятая
Ранняя осень становилась все ненастнее и холоднее. Люди покидали дачи и переезжали либо в город, либо на юг, подальше от непогоды. Громовы также собирались переезжать с дачи на зимнюю квартиру. К тому же Мария Дмитриевна надеялась, что перемена обстановки развеет Верину печаль, которая усилилась после отъезда Владимира.
В конце сентября семья переехала в Петербург. Там их нашло первое письмо Владимира из Берлина. Ранее по пути нигде не было длинных остановок, и он не успел написать привет своей любимой. Для Веры был праздничный день. Она много раз перечитывала дорогие строки, пока не выучила их наизусть.
Она снова почувствовала себя связанной с любимым, и начавшийся обмен письмами, казалось, облегчил ей разлуку. Думая о своей любви и мечтая о скором возвращении любимого, когда она снова заключит его в свои объятия, Вера становилась настолько счастливой, что присущий ей веселый нрав, исчезнувший на время, вернулся, как по мановению волшебной палочки, и засветил всей семье, как солнечный луч.
Следующее письмо пришло из Брюсселя. В то время единственный поезд из Германии шел в Париж через Брюссель. В Брюсселе он должен был задержаться на несколько дней в местной миссии. И уже третье письмо сообщало, наконец, о его благополучном прибытии во французскую столицу.
И молодой человек, ранее ленившийся писать, стал ежедневно слать письма своей невесте. В том, что путешествующий сразу после разлуки с родиной особенно остро чувствует потребность в переписке, нет ничего особенного. Новые связи еще не возникли, и человек живет любовью к воспоминаниям. Но воспоминания отступают, когда собственная жизнь налаживается, когда новые дела и обязанности отнимают время. Через некоторое время Вера почувствовала начало этого периода, когда эпистолярная активность Владимира спала.
Когда
Недели пролетали одна за другой, похожие одна на другую. Каждый вечер Мария Дмитриевна собирала у себя всех детей и ближайших знакомых, так как ее здоровье в это время года не позволяло ей участвовать в ночной светской жизни большого города. Поэтому и Вера должна была оставаться дома. Говорили часто об Островском, и так как его переписка с Верой не была секретом, то от нее узнавали о его здоровье.
Время ежедневных писем миновало. Теперь Владимир ограничивался еженедельными письмами. Этот переход произошел так постепенно и юный граф так много рассказывал о своей работе в посольской канцелярии, от которой он, впрочем, не мог уклониться, что Вера примирилась с этим и не сердилась. Но если случалось, что и неделя проходила без письма, а это случалось часто, она сильно сердилась и даже могла об
Островском неласково отозваться. Для Беклешова это была небесная музыка. Он надеялся на скорое и заслуженное вознаграждение за свое терпеливое ожидание, которое он заслужил, несмотря на свой неистовый, неугомонный характер.
Наступал новый год, и он решил, что в новом году он женится на избраннице своего сердца. Был он действительно влюблен в юную девушку или, по меньшей мере, серьезно это вообразил? Во всяком случае он был очень непостоянен в своих симпатиях и чувствах, чтобы посвятить их надолго одному предмету. Верность в любви была несвойственна его легкомысленному характеру. От преходящих чувств оставалось немного. Его больше возбуждало оказываемое ему сопротивление. Всякое сопротивление его желанию было для него непереносимо. И первой его мыслью было его преодолеть. Равнодушие Веры ранило его тщеславие. Его унижало сознание, что Владимир, чьи духовные силы он не слишком высоко ценил, может помешать достижению его целей. Его отец не упускал ни одной возможности подогреть эти чувства, так как связывал женитьбу на Вере Громовой с большими выгодами для сына.
В Новый год у Громовых собрался большой круг знакомых. Сначала гадали, бросая в воду расплавленные воск и свинец, чтобы по форме фигурок предсказать свое будущее. Потом в гостиной пили шампанское, разогревая веселое новогоднее настроение. Вера как раз получила письмо от Владимира и приняла искреннее участие в общем веселье. Она мечтала об исполнении в новом году ее желаний!
Наконец, часы пробили полночь, наступил Новый год. Все обнимались, целовались и желали счастья друг другу. Когда Беклешов подошел к госпоже Громовой, чтобы поцеловать ей руку и пожелать счастья, он прошептал ей: