Вереница

Синклер Элисон

32. Стивен

Везде были люди. Людской гомон, людские претензии, людские обвинения. Он бежал, пока не выдохся, потом шагал, набираясь сил, потом снова бежал, но кругом все так же были люди, пещера за пещерой, то густые толпы, то разрозненные группы, кто в пещерах, кто просто на полу… Они шли навстречу, расставив руки с хищно согнутыми пальцами или целясь в него из ружья. Он бежал, шел, снова бежал, а перед глазами у него стояла Флер и с обвиняющим видом требовала, чтобы он вернулся.

Да, он знал, что она мертва и разговор с ней мог быть исключительно односторонним, но ему не обязательно было слышать, что она скажет. Он прекрасно помнил, что она говорила,

когда однажды излила на него всю свою ярость. Она сказала бы: приди в себя и вернись. Вернись и убедись, что с девочкой все в порядке. Она сказала бы: “Меня с тобой больше нет. Ты должен повзрослеть, Стивен”. Он вспомнил, как Флер шагала взад-вперед по кухне в дешевой съемной квартирке, в которой приютила его, когда он вернулся в город. Она говорила о том, что ей пришлось повидать, – и он не стал бы слушать никого другого, потому что от того, что она рассказывала, у него начинались спазмы в желудке. В тот вечер она говорила о мужчине, который избил свою беременную любовницу так сильно, что, когда прибыли санитары, она лежала в ванной комнате без сознания, а между ног у нее болтался недоношенный плод. “Почему, – кричала Флер, – не существует законной ответственности не только за смерть того, кого правосудие с трудом признает за личность, но и за общую боль всех людей, которые видели эту смерть – матери, старшего ребенка, санитаров, врачей?” Что сказала бы она ему теперь – она, которая понимала так много?

У нее были любимые песни; лосьон после бритья, которым пользовался ее отчим; фразы, произнесенные мужским голосом; ощущение мужской руки у нее между бедрами. Прошлое внезапно поглощало ее, как разверстая могила – в любой момент, где угодно: на ярмарке, залитой солнечным светом, в очереди к банковскому окошку, в постели с новым нетерпеливым любовником.

У него были только визгливые ноты в женских голосах и женские вопли, которые скручивали его нервы жгутом. Он сам не знал почему. Первые пять лет своей жизни он помнил очень смутно. Он даже никогда не пытался вспоминать.

Пока не убил ту женщину, чтобы заставить ее замолчать. Он убил ее и обрек себя на медленное умирание в тюрьме. И снова его спасла Флер и привела за собой сюда, на корабль – где погибла. И зачем он только вломился в ту квартиру? И зачем она вернулась домой? Зачем она закричала? Зачем он ударил ее…

Стивен остановился у сверкающего водопада, ощущая, как вода смачивает ему голову и плечи, и ненавидя всем своим существом всех, кто выжил. Всех этих беспечных, беззаботных живых, этих женщин с серебряными значками и дурацкими мечтами о Женской Стране; Арпада с его приспешниками; поглощенную наукой чопорную златовласую Софи с ее окровавленными инструментами; а больше всех – непрошибаемую упрямицу Хэтэуэй, которую спасли инопланетяне. Всех живых, всех, кто еще смеялся, и болтал, и кричал визгливыми голосами.

Он присел, прислонясь спиной к стене и ощущая, как вода поливает ему плечи, а потом откинул назад голову, не обращая внимания на то, что он вымок до нитки, с головы до ног. Если бы кто-нибудь сейчас подошел к нему и спросил, как он себя чувствует, подумал Стивен, он сломал бы ему челюсть. Но никто к нему не подошел; в этой пещере жили по преимуществу азиаты. Они смотрели на него издали и перешептывались своими тихими голосами. Он не понимал их. У него никогда не было возможности изучить те языки, которые ему хотелось. Языки, которые пригодились бы в кругосветном путешествии. “Мне очень жаль, Стивен… Купер, да? Вы слишком поздно подали заявление в нашу школу. Да, я понимаю, вы сменили место жительства и не могли написать нам раньше, но класс уже набран, и я думаю, что европейский язык вам пригодился бы в будущем куда больше. Испанский, например… У нас есть вакансии в группе испанского

языка”. Он сражался дома с книгами, взятыми в библиотеке, слушал пленки, пару раз сходил в китайский квартал, но со временем потерял надежду изучить язык и хоть когда-нибудь заработать на билет в кругосветный круиз, а ведь надо заработать еще и на визу, и на страховку, и на кучу других вещей, прежде чем отправиться в места, где голоса звучали совсем по-другому и где женщины говорили очень тихо, и только тропические птицы кричали по ночам.

– Ты хочешь попасть в Шангри-Ла, – сказала ему как-то Флер, – или в страну Лотоса.

И засмеялась, но очень грустно, уверенная в том, что на Земле нет такого места. А здесь эти тихие люди из далекой страны смотрели на него так, словно он больная собака, от которой лучше держаться подальше.

Стивен отошел от стены, согнулся, стараясь стать как можно более незаметным, и на ощупь пробрался в ближайший туннель.

Не осталось никого, кому он мог бы позволить кричать на кухне обо всех ужасах. Никого, к кому он мог бы пойти после той женщины в квартире. Никого, кто знал бы все лучшие и худшие его стороны. У него не осталось ни одного человека в этой сплоченной и суетливой толпе. И без нее, без его Флер, он стал монстром, страшным чудовищем из фильма ужасов, слоняющимся по туннелям в мокрой насквозь одежде. Она не имела права бросать его! Не имела права!

“Кем ты, черт возьми, себя воображаешь? Кочкой на болоте?”

Именно так сказала Флер по телефону своему любовнику, который уверял, что не может жить без нее. Она сидела в красном купальном халате, покрывая алым лаком неухоженные, рабочие ногти, держа телефонную трубку большим и указательным пальцами. И Стивен вдруг подумал, что он понятия не имеет, почему она решилась лететь. Он считал, что это из-за него, но теперь он вспомнил, что в тот день, когда он пришел к ней, на столе у нее лежала пачка аккуратно надписанных конвертов, гораздо более толстая, чем обычные счета за месяц. И еще он вспомнил, что первой о пришельцах заговорила она, а не он. И автоответчик был отключен, и почти на все письма она ответила – словно уже все для себя решила.

Стивен остановился, недоуменно глядя вокруг. Вроде бы кругами не ходил, но этот отрезок ему определенно знаком. Кто-то вдохновленный стеной с именами написал печатными буквами на стенках четырех туннелей: Оксфорд-стрит, площадь Пикадилли, Черинг-Кросс-роуд и Бульвар Гайд-парка. Несколько часов назад Стивен уже был на “площади Пикадилли”… Неужели он бегом проделал такой короткий путь? С другой стороны, ему никогда не удавалось убежать далеко; в конце концов он всегда оказывался в одном и том же месте.

За спиной послышались голоса. Одна женщина кричала громче всех. Он не обернулся, а просто завернул за ближайший угол и прижался к стене, дрожа от холода в мокрой одежде. Женский голос взмыл над ним, крича что-то непонятное, и смолк.

– Ты!

Все мышцы конвульсивно содрогнулись, словно его одновременно дернули за обнаженные нервы. Стивен повернул голову и увидел тоненькую женщину в мешковатой уродливой одежде, с короткими темными волосами, остриженными кое-как. Она протянула вперед руки, то ли пытаясь схватить его, то ли защищаясь.

Он знал ее, хотя никогда раньше не видел. Ее тело было для него только силуэтом в залитом светом коридоре, ее глаза – черными впадинами над скулами, ее лицо – недвижным профилем на мягком ковре. Он не знал, какова на ощупь ее кожа, хотя и чувствовал, как мучительно напрягались под ней мускулы. Он помнил ее волосы, тепло блестящих кудрей, которые он набросил ей на лицо, чтобы не видеть его. Но она остригла волосы. Голоса ее он не знал совсем – он слышал только ее крики. Сейчас она не кричала. Она сказала: “Ты!”