Вересковая принцесса
Шрифт:
— Господин Клаудиус, не допускайте, чтобы Леонора отправляла какие-нибудь суммы! — настойчиво предупредила она. — Я вам скажу — если она сделает это хоть раз, то плакали все её денежки!.. Я не могу вам всего подробно объяснить — печальная семейная история, которая должна быть погребена и забыта… О Господи, чтобы такое вот детское своеволие заставляло вытаскивать на свет божий столь неприглядные вещи… Короче говоря, речь идёт об одной родственнице, которая принесла в семью только позор, которую выгнали…
— Вы
— Нет — я никогда её не видела… Я узнала о её существовании четыре недели назад…
— Она просит о вспомоществовании?
— Да, в письме к моей умершей бабушке… Но никто не хочет ей помочь! Она сбежала с комедиантами, сказала Илзе, она певица…
Лицо господина Клаудиуса резко покраснело. Он захлопнул лежавший перед ним фолиант.
— Но она потеряла голос, её чудный голос! — продолжала я, робко пытаясь поймать его взгляд — он отворачивал лицо. — Как должно быть ужасно, когда хочется петь, а голос отказывает! … Илзе, ты же такая хорошая, как ты можешь оставить без помощи того, кто сейчас в нужде?
— Какую сумму вы требуете? — мягко прервал господин Клаудиус мою страстную речь.
— Несколько сотен талеров, — храбро ответила я. Илзе схватилась за голову.
— Очевидно, вы не представляете, как это много, — сказал он.
Я затрясла головой.
— Да сколько угодно. Я с радостью дам ей деньги — лишь бы к ней опять вернулся голос!
— Да, в это я верю! — мрачно засмеялась Илзе. — Глупый ребёнок выбрасывает деньги всё равно что на ветер, не задумываясь о последствиях!
— Я дам вам денег, — сказал мне господин Клаудиус.
Илзе форменным образом взвыла.
— Не беспокойтесь понапрасну. Я позабочусь, чтобы фройляйн фон Зассен ничего не потеряла — я за это ручаюсь. — Он достал из стоящей рядом со столом кассы четыре банкноты и протянул их мне. Затем он быстро написал на листке несколько слов.
— Будьте добры, подпишите эту расписку, — он протянул мне перо.
— Пускай это сделает Илзе — я очень плохо пишу, — ответила я чистосердечно.
На его лице промелькнула слабая улыбка.
— Это не по правилам ведения дел, — объяснил он. — Если я даю капитал вам, то подписи фрау Илзе недостаточно. … Ваше имя вы же сможете написать?
— О да; но вы увидите, какие это ужасные каракули.
Я подошла к конторке, уселась на стул, который он мне пододвинул, и довольно поглядела на фройляйн Флиднер и Шарлотту, которые тут же дружно засмеялись. Как забавно, наверное, смотрелась хрупкая девичья фигурка на почтенном конторском стуле, перед толстыми, солидными фолиантами, за которыми едва был виден её нос!.. Я засмеялась вместе с ними, и как же легко стало у меня на сердце! Я была счастлива, что смогла отвоевать деньги для моей тёти.
Господин Клаудиус оперся рукой
— Так не пойдёт, — сказала я и остановилась, когда заметила, что он смотрит на меня. — Вы не должны глядеть на мои руки.
— Что, это запрещено? Можно узнать, почему?
— Ой, разве вы сами не видите? Потому что они такие загорелые и противные, — откровенно ответила я, немного злясь из-за того, что он вынудил меня саму это произнести.
Он, улыбаясь отвернул голову, и я принялась старательно писать — в моём имени, однако, слишком много букв!
В это время дверь отворилась, и в комнату стремительно вошёл молодой господин. Алая гвоздика сверкнула у него на лацкане огненным факелом — и перо выпало из моих пальцев, я прикрыла рукой глаза; мне показалось, что мир завертелся передо мной колесом.
— Дядя, — воскликнул он торопливо, — я согласовал с графом Целлем цену — лишь на пять луидоров больше, чем ты предполагал… Ты согласен? Ты не хочешь хоть раз взглянуть на Дарлинга? Я велел доставить его в двор.
— Господин Хелльдорф с тобой поздоровался, Дагоберт, — сказал господин Клаудиус вместо ответа и показал на молодого служащего.
Дагоберт коротко поклонился и, заметно удивлённый и позабавленный моим видом за письменным столом, подошёл поближе.
— О небо, Дагоберт, сентиментальная гвоздика в петлице? — воскликнула Шарлотта и захлопала в ладоши. — Как это она удостоилась такой чести?
Дагоберт заговорщицки-лукаво улыбнулся мне с высоты своего роста. Илзе заметила его взгляд, который, собственно, нельзя было не заметить.
— Ах, не делайте, пожалуйста, вида, что цветок вам подарила малышка! — сказала она сухо. — Он у нас на глазах сбил несчастную гвоздику своей тростью и вставил её в петлицу на жалкую погибель, — объяснила она присутствующим.
Молодой господин, присоединяясь ко всеобщему смеху, пожал плечами.
— Ну как, дядя Эрих, можно тебя попросить? Не хочешь ли пройти вместе со мной? — спросил он, когда смех утих.
— Терпение — сначала мы должны закончить одно дело, — ответил господин Клаудиус. — Ну что? — обратился он о мне, заняв прежнее положение.
Перо всё ещё лежало на расписке; я закрыла обеими руками лицо, потому что чувствовала, что оно совершенно красное.
— Я не могу, — прошептала я.
— Дагоберт, выйди во двор и проследи, чтобы там ничего не произошло, — распорядился господин Клаудиус. Молодой господин покинул комнату.
— Ну вот, теперь пишите, — успокаивающе сказал мне господин Клаудиус, устремив свой доброжелательно-проницательный взгляд на мои горящие щёки.
Я дописала своё имя и подвинула к нему листок. Одновременно я схватила его руку; первый раз в моей жизни я взяла за руку постороннего человека.