Веретено
Шрифт:
* * *
«Пройдите себе в вагон, гражданин, — услышал он вдруг, — услышал он вдруг, — не положено тут стоять. Или не понимаете?». Перед ним стояла круглолицая, улыбчивая женщина в странной темно-коричневой униформе.
«В вагон? Куда — в вагон? Туда?»
«Куда ж ещё-то. Только туда. Больше некуда покудова. Ладно хоть поспели вовремя».
«Поспел? Вовремя?.. А куда поезд-то идёт?»
«Куда-куда. Сами будто не знаете. Куда надо, туда и идёт…»
Он заглянул в вагон, там было пусто, сквозь щели в досках просачивались мечущиеся
Ну так и есть, обыкновенный летний день. Как и следовало ожидать.
Обыкновенный летний день
Обыкновенный летний день. Плавающий в насыщенном летнем вареве обыкновенный тополиный пух, обыкновенный писк воробьиный, обыкновенный, милый сердцу городской шум. Сергей Порфирьевич благодушно зажмурился — вот наконец-то всё и свершилось. Да вот же оно, прекрасное лето, и закончились эти блужданья по искореженным рельсам и безжизненным полустанкам. Правда, эта нашатырка, откуда?.. Да и бог с ней совсем! Он со счастливой улыбкой огляделся по сторонам и даже привстал, точно приглашая всех порадоваться вместе с ним.
Итак — летнее кафе. Круглые столики на лироподобных ножках, вообще, всё вокруг округлое, ленивое, улыбчивое, глуповатое. Как в круглом школьном аквариуме. Всё верно, мир таков, каковым и должен быть — округл, светел и слегка глуповат.
Некоторое время Сергей Порфирьевич ещё силился рассудочно совместить друг с другом тот недавний сумрачный мотель с ускользающим из сознания названием, вязнущие в снегу дремучие ели, укатанную, искрящуюся снегом дорогу, дрянной, скрежещущий полустанок и это кафе, плавающее, в жаре, как во фритюре. Но затем с радостным изумлением понял, что ничего совмещать и не надобно, что вообще, пустое это дело — совмещать несовмещаемое. И всё, что сейчас требуется, так это встать, расплатиться за этот кофе и пойти восвояси, при этом не заостряясь на том, что решительно не можешь вспомнить, когда и с какой стати он этот кофе заказывал, потому как кофе вовсе и не употреблял. Придет время, всё объяснится — неожиданно, просто и до смешного логично. И всё будет, как раньше. Всё будет.
Или уже не будет?..
* * *
— Не будет!
Голос прозвучал с хрипловатой отрывистостью. Однако интонация не злая, скорее сочувственная. Сергей Порфирьевич вздрогнул и растерянно обернулся, будто желая убедиться, что тяжелой этой, рубленой фразы не было вообще, что она просто померещилась, или что он не так её расслышал, или что она была обращена не к нему, а к кому-то иному, какому-нибудь завсегдатаю этой распаренной, продымленной кофейни…
— Простите, я не расслышал. Вы что-то сказали? — обратился он наконец подчеркнуто громко к женщине, сидевшей
Женщина как женщина. Лет сорока, пожалуй. Не лишена привлекательности, хотя косая, низко посаженная челка и едва заметный косой шрамик над переносьем делают лицо немного неприветливым. Просторная блуза в крупный горошек, брюки из светло-серого вельвета, затемненные очки. На кого-то похожа, как будто. Отдалённо…
— Вы всё расслышали. И всё правильно поняли. Так вот, как раньше, вернее всего, уже не будет. Уж поверьте.
И пока Сергей Порфирьевич лихорадочно силился как-то мягко, но решительно закончить этот странный, выводящий из спасительного равновесия разговор, свести его к незатейливой шутке, наконец, запить его этим чёртовым кофе, коли уж он на столе, женщина неторопливо пересела за его столик, прихватив с собой лишь дымящуюся пепельницу. Сергей Порфирьевич машинально полез в карман за сигаретами, но их не было. И тотчас из взбаламученном, вздувшемся зеркале памяти тускло отразился заснеженный проржавевший тамбур с обледенелыми ступеньками, занавешенный с обеих сторон метельной кисеёю. Кажется, там он тоже искал несуществующие уже сигареты в несуществующей куртке. И всё это не далее, как полчаса назад, а то и поменьше. Он вновь с отстраненным удивлением и тоской огляделся — обыкновенный, до жути обыкновенный летний день, без всякого намека на воющую пургу, заиндевелые поручни…
— Хотите курить? — спросила женщина, щурясь от дыма. — Могу предложить только дамские. Годится?
Сергей Порфирьевич молча кивнул и торопливо вытянул из пачки длинную сиреневую сигаретку.
— Можете сказать, что с вами произошло? Хотя бы коротко?
Женщина говорила медленно, точно нарочито растягивая слова. Смотрела на него пристально, в упор, но взгляд её словно обтекал его со всех сторон и уходил дальше, неведомо куда.
— С чего я вам должен что-то рассказывать? Кто вы вообще такая?
Он опасливо и неприязненно взирал на сидевшую рядом с ним женщину, будто именно она была повинна в этом немыслимом временном зигзаге, располосовавшем мир. Женщина, однако, смотрела на него без раздражения и насмешки, а лишь со спокойным участием.
— Да еще нашатырка эта, — с гримасою отвращения продолжал Сергей Порфирьевич. — Откуда она вообще взялась-то?
— Нашатырка — это моих рук дело, — женщина беззвучно рассмеялась. — Мне показалось, вам плохо. Аптечный киоск рядом. Вот так. А вы — постарайтесь понять: то, о чем вы не желаете вспоминать, о чем не хотите говорить, это не бред, не кошмарный сон, не сумасшествие. Это — было. И это есть. Уж поверьте, я ведь тоже прошла через это. Не желаете говорить? Ладно, скажу я. Сегодня где-то около одиннадцати дня вы возвращались из командировки и на полной скорости влетели в грузовую фуру компании «Орфей». Так?!
— Нет, не так. Не говорите ерунды! Ну да, там была какая-то фура. Но если бы я влетел, как вы выразились, я бы тут с вами не сидел.
— Влетели, влетели. И именно потому вы тут со мной сидите.
— Чушь!.. Кстати… А откуда вы знаете про фуру? Кто вам рассказал?
— Так вы и рассказали, — женщина вдруг тихо рассмеялась. — Ужель забыли? Ну там, в мотеле. А ведь как вопрошали-то: увидимся ли мы ещё? Вот и свиделись…
— Линда?!
II
Веретено Ананке