Верхний ярус

Пауэрс Ричард

АДАМ ЭППИЧ

В 1968 ГОДУ ПЯТИЛЕТКА рисует картинку. Что на ней? Сначала мама, дарительница бумаги и красок, говорящая: «Сделай мне что-нибудь красивое». Потом дом с дверью, парящей в воздухе, и трубой, откуда вырывается спиральный дым. Потом четыре ребенка Эппичей, как мерные стаканы, от самого высокого к самому маленькому, Адаму. Сбоку, так как Адам не может сообразить, как поставить их задом, четыре дерева: вяз Ли, ясень Джин, железняк Эммета и клен Адама, все одинаковые, каждое напоминает зеленый одуванчик.

— А где папа? — спрашивает мама.

Адам

куксится, но вставляет и его. Отец держит эту самую картинку в своих палочных ручках, смеется и говорит: «Что это… деревья? Посмотри на улицу! Разве дерево так выглядит?»

Художник, рожденный скрупулезным, добавляет кошку. Потом рогатую жабу, которую Эммет держит в подвале, где климат для рептилий лучше. Потом улиток под цветочным горшком и мотылька, выбравшегося из кокона, сплетенного каким-то совершенно другим существом. Потом вертолетики семян от клена Адама и странный камень из долины, который вполне может быть метеоритом, хотя Ли зовет его вулканическим шлаком. И десятки других вещей, живых или почти живых, пока на бумагу больше ничего не влезает.

Адам отдает матери законченную картинку. Мать прижимает сына к себе прямо на глазах Грэмов с другой стороны улицы, которые пришли выпить. На рисунке этого не видно, но мать обнимает его только тогда, когда промочит глотку. Адам пытается вырваться, боясь, что картинка помнется. Даже ребенком он ненавидит прикосновения. Каждое объятие — это маленькая мягкая тюрьма.

Грэмы смеются, когда мальчик устремляется прочь. Бежит с первого этажа до середины лестницы. Адам слышит, как мать шепотом произносит:

— У него легкая социальная ретардация. Школьная медсестра говорит, что за ним нужно присматривать.

Он думает, что это слово означает «специальный», возможно, «обладающий суперспособностями». Что-то, из-за чего люди вокруг должны проявлять осторожность. В комнате мальчиков на самом верху он спрашивает Эммета, которому уже восемь — почти взрослый…

— А что такое ретардация?

— Это значит, ты заторможенный.

— Это как?

— Не такой, как все.

Адаму нравится. С обыкновенными людьми что-то не так. Они — не самые лучшие существа в мире.

Картинка все еще висит на холодильнике месяцы спустя, когда отец собирает всех четверых детей после ужина. Они набиваются в берлогу, устланную измочаленным ковром с бейсбольными трофеями для детей, самодельными пепельницами и целыми курганами скульптур из макарон. Все ложатся на пол вокруг отца, который горбится над «Карманным путеводителем по деревьям».

— Нам нужно найти для вас маленького сиблинга.

— Что такое сиблинг? — шепчет Адам Эммету.

— Маленькое дерево. Типа молодое. [11]

11

Эммет путает слова sibling и sapling. Sibling — это единокровные брат или сестра, a sapling — это действительно молодое деревце.

Ли фыркает:

— Вовсе нет, тупица. Сиблинг — это ребенок.

—

Задницу понюхай, — отвечает Эммет. Образ такой богато анималистический, что Адам пронесет его в коридоры зрелости. Эта краткая перепалка навеки останется в его памяти, в ней будет мало воспоминаний о его сестре Ли.

Отец говорит всем прекратить и выдвигает кандидатов. Есть тюльпанное дерево, быстрорастущее, долгоживущее и с яркими цветами. Есть маленькая тонкая черная береза с отслаивающейся корой, которую можно пустить на каноэ. Тсуга напоминает большой шпиль с кучей маленьких конусов на нем. К тому же она вечнозеленая, даже под снегом.

— Тсуга, — объявляет Ли.

Джин спрашивает:

— Почему?

— А мне обязательно нужно объяснять?

— Каноэ, — говорит Эммет. — Почему мы вообще должны голосовать?

У Адама так краснеет лицо, что веснушки почти исчезают. Чуть не плача от груза чудовищной ответственности, пытаясь спасти других от ужасной ошибки, он кричит:

— А что если мы неправы?

Отец продолжает листать книгу:

— Что ты имеешь в виду?

Джин отвечает. Она переводила слова младшего брата еще до того, как тот научился говорить.

— Он имеет в виду, что если это неправильное дерево для сиблинга?

Отец небрежно отмахивается от столь нелепой идеи.

— Мы просто должны выбрать красивое.

Заплаканный Адам не покупается на такое объяснение.

— Нет, пап. Ли вечно понурая, как ее вяз. Джин прямая и хорошая. Железняк Эммета — да ты посмотри на него! А мой клен краснеет, как и я.

— Ты это говоришь только потому, что уже знаешь, кому какое дерево принадлежит.

Когда Адам станет старше, чем его отец сейчас, он будет рассказывать выпускникам психологического факультета о чем-то подобном. Контекстуальный стимул, прайминг, предвзятость подтверждения, слияние корреляции с каузальностью — ошибки, встроенные в разум самых проблемных из больших млекопитающих. Адам построит карьеру на этой теме.

— Нет, папа. Мы должны выбрать правильно. Мы не можем просто выбрать.

Джин гладит его по волосам.

— Не волнуйся, Дэмми.

Ясень — это благородное тенистое дерево, источник многих лекарств и настоек. Его ветви напоминают канделябр, но незрелая древесина обжигает.

— Давайте каноэ, — кричит Эммет.

Железняк сломает топор, ты даже не успеешь срубить это дерево.

Как обычно, отец подтасовывает выборы.

— Победил черный орех, — говорит он, и с демократией покончено.

По случайности в американском дендрарии не находится ничего лучше для малыша Чарльза: это внушительное прямослойное дерево с такими твердыми орехами, что их приходится разбивать молотком. Дерево, которое отравляет почву под собой так, что на ней больше ничего не растет. Но древесина его такая изысканная, что орех частенько становится добычей браконьеров.

Саженец привозят еще до появления младенца. Отец Адама, проклиная все вокруг, тащит завернутый в мешковину корневой ком к дыре, вырытой в совершенной зелени газона. Адам стоит вместе с братьями и сестрами на краю ямы, но тут видит нечто ужасающе неправильное. Он не может поверить, что никто не вмешивается.