Верхом на кочерге
Шрифт:
– Азоры здесь тихие… – прошептала я. Обняла сумочку и снова полетела в колодец…
– Проснитесь, Джулия, проснитесь… – толкал меня в бок Ник.
Я выпутывалась из объятий Морфея. Снова что-то не так. Он кусал губы, как-то странно дышал. Я протерла глаза, стала судорожно причесывать мысли.
– Вы встревожены, Николас.
– Посмотрите в окно, Джулия, – Ник отогнул шторку.
Я вытянула шею. Океан, смыкавшийся с горизонтом… пропал. Вместо него под крылом самолета распростерся плотный ковер облаков. Конца им не было.
Над облаками было небо, двигатели работали в режиме «полный вперед», народ
– Мы входим в область циклона, – сказала я, сделав умное лицо.
– Допустим, – резко отозвался Ник, – Вы заметили, что пропало солнце?
– Солнце не может пропасть, – убежденно сказала я, – Оно переместилось на другой борт. Солнце рядом, уверяю вас.
– Вы умны, черт возьми… Мы летели под пологим углом на северо-восток, практически на восток…
– Европа на востоке.
– Спасибо, помню. Солнце светило в правый борт. Оно всегда должно светить в правый борт и никак иначе. Сейчас оно светит в левый. Это может означать только одно. Мы поменяли курс и летим на юго-восток, Джулия.
Это была полная чушь, но я заволновалась.
– Вы сошли с ума, Ник. Что у нас на юго-востоке?
– Африка.
– Зачем нам в Африку?
– Послушайте, Джульетта… Я сам не знаю, зачем нам в Африку. Но наш самолет не способен пролететь половину глобуса на одном баке керосина. Эти рейсы производят дозаправку на Азорах, в Понто-Дельгада. Четверть часа назад мы должны были сесть, но мы летим, как ни в чем не бывало. И не туда. У вас нет при себе пары тонн керосина? У нас пустой бак, а до ближайшей суши чуть ближе, чем до вашей Москвы. А под нами Канарская котловина – глубиною до шести тысяч метров…
Мне стало нехорошо. В горле пересохло. Я облизнула губы и стала переваривать услышанное.
– Нет, подождите, – я коснулась его руки, лежащей на подлокотнике. Ник вздрогнул, – Мне кажется, вы единственный пассажир, кому в голову пришла эта удивительная мысль. Обратите внимание, никто не волнуется. А что касается солнца по левому борту… – тут я задумалась, – Почему при заходе на посадку на заправочную базу самолет не может изменить курс? В этом есть что-то противоестественное?
– Я не сплю минут сорок, – пробормотал Ник, – И все это время я не вижу солнца, будь оно неладно… А это, как ни крути, порядка пятисот миль… Как такое возможно? Боюсь, в кабину пилотов проник посторонний… из салона бизнес-класса. Пилоты не могут самостоятельно менять курс… Слышите шум? Почему вы решили, что я одинок в своем мнении?
Да, я слышала. Шум проистекал из головной части самолета. Там что-то происходило. Люди роптали. Далее события катились по наклонной. Не успели мы привстать, чтобы высунуться в проход, как в динамике что-то крякнуло, и раздался неуверенный голос Софи Андерсон:
– Леди и джентльмены… – она споткнулась, но быстро опомнилась и заговорила почти связно. Голос дрожал, как струна, – Леди и джентльмены, просьба пристегнуть ремни и сохранять спокойствие. Ничего серьезного. Экипаж приносит вам глубокие извинения и сообщает, что по ряду не зависящих от нас причин мы вынуждены совершить посадку на одном из островов… – тут Софи сделала мучительную паузу, – Канарского архипелага. Просим не волноваться. Самолет исправен, посадка вызвана… иными обстоятельствами. Леди и джентльмены, авиакомпания «Дельта-Трансэйр», которой принадлежит наш лайнер, обязуется возместить убытки и компенсировать возможные неудобства. Спасибо за внимание. Это была Софи Андерсон…
В динамике снова что-то затрещало. Интерком отключился.
– Врет она… – шептал он, – Врет нагло и неправдоподобно… Мы находимся намного южнее Канарских островов – поверьте, Джульетта… Откуда им здесь взяться, Канарским островам? Бред собачий…
В словах попутчика была логика, но в ту минуту он казался просто сумасшедшим. Все сказанное Софи Ник воспринял, как оскорбление. Похоже, он собрался развернуть самолет и продолжить полет по маршруту. Смертельно побледневший, он вскочил с места и стал протискиваться между мной и передним сидением, куда упирались мои коленки. Наступил на мой пакет, за что я его страшно невзлюбила.
– Николас, сядьте, перестаньте бузить, – увещевала я, – Вот посадят самолет, там и качайте права, если поможет.
– Нет, Джульетта, я должен пройти, – бормотал Ник, – Меня ждут… Уберите, черт возьми, свои ноги! Чего вы их тут расставили?!
– Да куда я их дену? В небо задеру?… – я сама разнервничалась, но тут произошло очередное неприятное событие. Ник еще больше побледнел, перестал рваться на волю. Он пристально смотрел в одну точку – мимо моего носа. Медленно опустился на место. Я смотрела на него, как зачарованная. А он стиснул зубы и трясущейся рукой полез под пиджак. Потом передумал и вынул руку.
Я повернула голову. Крошка Пэгги спала, открыв ротик. Ее тетушка, глуповатая Рейчел Мандрелл (впрочем, это я глуповатая) сидела в своем кресле через проход и держала… пистолет, который, благодаря накинутой на руку кофточке, видели только мы с Ником. Из-за плеча Рейчел выглядывал ее сосед, молодой носатый негр в сером свитере крупной вязки. Он тоже смотрел на нас, и по губам его скользила ядовитая усмешка.
– Правильно, сэр, – как-то отстраненно вымолвила Рейчел, – Не надо делать лишних движений. Поверьте, мне не сложно нажать на курок.
В меня никогда не целились из пистолета. Кровь отхлынула от лица. Кто имеет право проносить оружие в самолет в наше неспокойное время? Повсюду террористы, в аэропортах тройные кордоны, меры безопасности доведены до абсурда! Сотрудники спецслужб? Каких спецслужб?
Но это было только начало. События не стояли на месте. Внезапно затошнило. В желудке образовался вакуум, в горле сугроб. Мощная сила потащила меня из кресла. Я вцепилась в подлокотники. Салон гудел, люди кричали, ругались. Стало не до Рейчел с ее пистолетом. Я потрясенно смотрела в иллюминатор. Облака стремительно приближались. Они окутали самолет, обтекли, выплюнули, покатились дальше. Под нами образовалась красно-бурая земля, угрюмые скалы цвета маренго – громоздкие, нелепые, напоминающие разбитые челюсти. Волны бились о камни – гигантские, необузданные. Мы падали на это благолепие: на челюсти, на одинокие деревья, торчащие из расщелин, на развалы вышарканных ветрами камней… Потом я интуитивно догадалась, что мы не падаем (давно бы уже упали). Мы снижались – по крутой траектории, что для самолета нашей грузоподъемности, наверное, было не здорово. Океан ушел из кадра, в глаза метнулось море зелени, какие-то редкие крыши, узкая лента посадочной полосы. Нас повело на правый борт: самолет заходил на вираж.