Верховные правители
Шрифт:
– Вы не знаете, что она причастна.
– Причастна. И это не все. Мне нужен второй человек. Все началось с него. Если бы не он, Тина была бы сейчас жива.
– Гиффорд? Он не пытался причинить вред Тине.
– Такова моя цена, на меньшее я не соглашусь.
– Вы взволнованы, - мягко сказал Бланкеншип.
– Мой совет - забудьте об этом.
– Я знаю, что он связан с губернатором, но можно избежать шумихи. Несчастный случай на дороге. Шаг с тротуара, наезд.
– Я действительно не понимаю. Это не игра. Мы не дети.
Харри
– Это не слишком большая плата за то, что сделали с Тиной.
За окном ночь опускалась на пустыню. В темноте светились лишь огоньки близлежащих зданий.
Бланкеншип надолго замолчал.
Наконец он произнес:
– Тина была прелестной, очаровательной женщиной. Я любил её. Как бы все ни случилось, её смерть стала трагедией.
Его глаза, увеличенные очками, встретились с глазами МакКаффри.
– Но ваша просьба неразумна. Я не уверен, что смогу заставить кого-то понять ваши чувства.
– Вы должны. Никто другой не сумеет сделать это.
– Вы не пересмотрите свое решение?
– Только не это. Посмотрите моими глазами.
– Я стараюсь. Это нелегко, Харри.
В прошлом МакКаффри отступал при менее явных предостережениях. Сейчас он потерял чутье и резко, бестактно заявил:
– Говорить надо с Фрэнком Кенни. Вы сделаете это?
Бланкеншип задумался. Потом медленно ответил:
– Хорошо. Я обещаю вам поговорить с Фрэнком.
Где-то начали бить часы.
За всю жизнь сильнее всего Генри Бланкеншипа потрясло событие, происшедшее, когда ему было двенадцать лет.
Вскоре после Второй Мировой войны его отец стал фактически главой созданного им маленького городка с названием Атиум и населением в восемнадцать тысяч человек. Сначала это было барачное поселение для ковбоев, к которому добавили бар, бордель и несколько лавок; их владельцы построили дома для своих семей. Джордж Бланкеншип правил также на большой территории, равной по размерам мелкому штату. Некоторые поселенцы пытались заявить о своих правах на земли, но они прожили недолго. Один человек был распят на стене своей бревенчатой хижины, другой сгорел, посевы третьего вытоптало стадо скота. Джордж Бланкеншип не позволял никому селиться на его земле без приглашения.
Также он не разрешал высказывать в своем доме мысли, отличные от его собственных. Это жилище напоминало дворец своими размерами и причудливостью - эти качества возмещали недостаток вкуса. Трехэтажный дом, возвышавшийся над плоской равниной, обладал дерзким величием. Та же надменность проявлялась в узколобом баптизме, насаждаемом Джорджем Бланкеншипом в своей колонии. Он неодобрительно относился к игре в карты, танцам и театру. Его жестким религиозным убеждениям удавалось сосуществовать с финансовой беспринципностью и похотливостью. Будучи весьма сексуальным мужчиной, он считал своим долгом использовать собственные природные способности во благо женской половины человечества. Ни одна хорошенькая служанка, горничная
Двенадцатилетний Генри узнал об этом, отправившись однажды днем к ручью; он увидел на маленькой лужайке отца, обнимавшего Клару, помощницу экономки. Голос отца удивил Генри. Он звучал, как голос ребенка.
– Ты одета.
Генри лежал на земле, опираясь на локоть и покусывая длинную травинку. Он увидел, как Клара расстегнула верхнюю пуговицу своей блузки. Ее высокие груди гордо обнажились. Отец обхватил губами твердый, торчащий сосок. Клара прижала к себе его голову; её бедра, прикрытые широкой юбкой, раздвинулись, нижняя часть тела начала слегка покачиваться.
Молодой Генри ощутил шевеление в паху. Испытывая сильное возбуждение, он не издавал ни единого звука. Он схватил рукой свой член и кончил в тот момент, когда Клара застонала.
Поздно вечером, когда ему полагалось спать, он встал, надел халат поверх пижамы и направился в крыло, где жили слуги, в комнату Клары. Он постучал в дверь; удивленная Клара открыла её. Девушка была в ночной рубашке и жакете, прикрывавшем плечи, но глубокая ложбинка между великолепных грудей оставалась обнаженной. Генри отчетливо помнил, как они выглядели днем, и это дало ему смелость заявить о своем желании.
Она уставилась на него.
– Возвращайся в свою комнату, пока родители не узнали о твоих помыслах.
– Я видел тебя сегодня с моим отцом. Видел все, что произошло.
Клара быстро бросила взгляд вдоль короткого коридора и жестом приказала Генри зайти. Ее комната была просторной, но скромно обставленной; штора закрывала единственное окно. На кровати с латунными стойками лежало откинутое покрывало лимонного цвета, под которым находилась белая простыня. Слегка смятая подушка сохраняла след от головы - стук в дверь поднял Клару с постели.
– О чем ты говоришь? Я ещё ни разу в жизни не сталкивалась с такой наглостью, - сказала она.
Генри улыбнулся ей; он ещё мало знал о жизни, но в его улыбке были мудрость и искушенность. Он рассказал ей обо всем, что видел на лужайке. Выбор деталей был столь убедительным, что краска залила щеки Клары.
– Постыдись, - сказала она наконец.
– В твоем-то возрасте. Твой отец знает?
– Я бы не стал говорить ему или матери.
Он направила взгляд на угол комнаты, невольная улыбка тронула края её рта.
– Я действительно тебе нравлюсь, да?
– Я считаю, что ты очень красивая.
Его прямота застигла её врасплох, от удовольствия на её щеках появились ямочки.
– Ты хорошенький. Ты не похож на твоего отца. Внешне. Но ты действительно хорошенький.
Она откинула голову назад и засмеялась. У неё была сильная, мускулистая шея. Девушка опустилась на кровать.
– Хочешь посидеть у меня на коленях, господин Генри?
Тесный контакт возбуждал его. Он вспомнил, что делал отец. Она не отодвинула свой полный бюст.